Марина из Алого Рога

принялся за это д?ло. Представленныя имъ предложенія, разсмотр?нныя вчерн?, были заран?е одобрены… Оставался денежный вопросъ, который и побудилъ его прі?хать въ Алый-Рогъ…

Но въ то самое время, когда онъ занимался своею работой, соображалъ, дополнялъ, сов?щался съ такъ-называемыми компетентными лицами, имъ овлад?ло тяжелое и неодолимое разочарованіе. Недов?ріе къ задуманному имъ заведенію, выраженное ему откровенно его управляющимъ, было только эхомъ его собственныхъ внутреннихъ сомн?ній… 'Народная школа, разсуждалъ онъ, стоитъ въ непосредственномъ отношеніи къ общему уровню цивилизаціи въ стран? и въ прямой зависимости отъ него. Соотв?тственно каждому данному историческому моменту, культура и нравственный идеалъ народа отражаются въ этой школ? 'какъ солнце въ малой капл? водъ'. Во вс?хъ странахъ, гд? образованіе не пустое слово, — народный учитель представляетъ собою крайнее звено той ц?пи, по которой, проходя чрезъ вс? слои общества, спускается сверху внизъ, въ народныя массы, св?тъ и тепло просв?щенія… Спрашивается: существуетъ-ли у насъ что-либо подобное такой ц?пи, — а, буде есть оно, что придется вбирать въ себя сверху и что передавать внизъ, въ глубь народную, этому приготовленному мною народному учителю, когда приц?пится онъ своимъ звеномъ къ остальнымъ звеньямъ этой милой ц?пи? Какой это культуры, какого нравственнаго катихизиса поставленъ онъ будетъ младшимъ представителемъ?… Ч?мъ совершенн?е, ч?мъ челов?чн?е будетъ дано ему воспитаніе — т?мъ изолированн?е, т?мъ осирот?л?е будетъ онъ стоять между этимъ, безсмысленнымъ верхомъ quasi- культуры и неосмысленнымъ низомъ… Кто же выдержитъ такое положеніе?… Н?тъ, восклицалъ Завалевскій, — тутъ мало того запаса духовныхъ силъ, съ какимъ выходитъ, наприм?ръ, въ Германіи такой учитель изъ своей семинаріи;- тутъ надо создавать миссіонеровъ, бойцовъ на смерть противъ этой мертвечины, крестоносцевъ идеи, какихъ ум?ютъ создавать іезуиты-сектанты, нужны фанатики св?та и любви, какъ были у насъ до сихъ поръ фанатики мрака и ненависти!… Но кто создастъ ихъ, этихъ новыхъ рыцарей духа, въ распрекрасной стран?, гд? 'образованность' состоитъ въ отрицаніи всякаго духа? Не я-ли самъ, спрашивалъ онъ себя съ горькою улыбкой, — буду этимъ пророкомъ, буду 'глаголомъ жечь сердца людей'?

Н?тъ, онъ не обманывалъ себя, — онъ не годился, не могъ бол?е… Леденящая родная атмосфера сд?лала свое д?ло: съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ, чувствовалъ онъ, изсякалъ въ его душ?, in imo pectore, прежній живой источникъ энтузіазма… А безъ энтузіазма, говорилъ онъ себ?,- выйдетъ все та же гниль и прахъ!… Хороши плоды отъ вс?хъ этихъ насажденій: нашихъ умниковъ, признающихъ одну всемогущую богиню — пользу!… Н?тъ, польза — не сила, не самобытный двигатель, никогда не была имъ, не будетъ! Она ничто, звукъ пустой, если за нею не стоитъ другое, высшее начало, котораго она только послушная раба… Лишь то, что само въ себ?, an sich какъ говорятъ н?мцы, заключаетъ жизнь; и питаетъ ее, что не чрезъ возбужденіе извн? ине въ видучего-либо ему посторонняго, а въ самомъ себ? находитъ причину, ц?ль и удовлетвореніе, — то лишь одно плодотворно, то лишь одно творило и подвигало…

Все это было справедливо, — но потому самому не могъ онъ никакъ выпутаться изъ фальшиваго круга, въ которомъ онъ находился: безъ того одухотворяющаго, въ себ? самомъ сущаго начала жизни, которое, въ его уб?жденіи, отсутствовало во всемъ, что ни окружало его, въ обществ? какъ въ учрежденіяхъ, то полезное, что могло бы быть имъ совершено, должно было оказаться столь же несостоятельнымъ, сколько и все остальное, совершенное досел? въ его отечеств?; а между т?мъ, — какого же пробужденія духа жизни можно было ожидать отъ этой, какъ энергично выражался онъ, — 'всеобщей мертвечины'?… Она могла лишь заразить и то живое, что прикасалось въ ней… Не подр?заны-ли были крылья у него самого? Не сознавалъ-ли онъ самъ, какъ все холодн?е и безнадежн?е заплескивала его самого эта мертвая волна?…

Бес?да его съ практическимъ Іосифомъ Козьмичемъ навела на него окончательное уныніе.

И, уже не в?руя въ него, думалъ онъ теперь объ этомъ задуманномъ имъ д?л?, которое, все же, полагалъ онъ, надо, 'для очистки сов?сти', привести будетъ въ концу, — и съ внутреннею улыбкою горечи и презр?нія въ собственной немощи, сравнивалъ себя съ нажившимся подрядчикомъ, 'предоставляющимъ отъ своихъ избытковъ въ распоряженіе начальства'!…

Тихимъ, больнымъ см?хомъ засм?ялся вдругъ Завалевскій.

— Что, хорошъ я къ теб? вернулся, пріятель? проговорилъ онъ полугромко, прикасаясь рукою въ пергаментному корешку лежавшаго на стол? стариннаго Горація, по которому внезапно скользнуло бл?дное сіяніе выплывшаго изъ-за липъ м?сяца. — По-твоему, в?дь это все тл?нъ и суета? Перемелется — все мука будетъ; ув?нчаемся розами, среброчеканную чашу съ старымъ фалернскимъ въ руку — и nunc est bibendum, — и прочая. 'Не такъ-ли, старый эгоистъ?… А вотъ, что бы онъ, твой прежній хозяинъ, сказалъ?…

И Завалевскій глубоко вздохнулъ.

Мысли его приняли другое направленіе… Онъ поднялся съ м?ста и уложилъ оба локтя на мраморный подоконникъ открытаго окна.

— О чемъ жал?ть? жизнь прошла… какъ? не все-ль равно?!.. У кого проходитъ она хорошо?… Жизнь — вспоминалъ онъ франкфуртскаго собес?дника своего Шопенгауэра, призракъ, — отрицаніе, — чего же ждать отъ нея! А тамъ — теперь уже близко — Нирвана, в?чный покой и блаженство небытія, гд?…

   in deinem Nichte hoff Ich das All zu finden!

Досказалъ онъ себ? словами Фауста…

Неожиданный яркій св?тъ блеснулъ прямо въ глаза ему. — Онъ невольно отшатнулся…

Св?тъ билъ сл?ва, изъ одного изъ оконъ одноэтажнаго врыла, примыкавшаго прямымъ угломъ въ главному зданію. На это, настежъ, какъ и у Завалевскаго, раскрытое окно кто-то только-что поставилъ лампу подъ б?лымъ колпакомъ, и графу прежде всего кинулся въ глаза высоко и объемисто росшій подъ т?мъ окномъ кустъ Иванъ-чая; его густонасаженные красно-лиловые цв?тки словно вспыхивали подъ падавшимъ на нихъ сверху отв?сною струею огнемъ.

А выше, въ самомъ окн?, видн?лся женскій обливъ съ распущенными волосами, въ чемъ-то распашномъ и б?ломъ…

'Эта та опять, что по ней 'Пушкинъ не развитъ'!… что она полуночничаетъ?' сказалъ себ? съ досадою Завалевскій, усаживаясь такъ, чтобъ она оттуда не могла зам?тить его.

Она и не зам?тила; она была ув?рена, что онъ давно спитъ, и спитъ не въ кабинет?, а въ спальн? покойнаго графа, что выходила на главный фасадъ, по ту сторону дома.

Ей не спалось: въ маленькой спальн? ея было душно, — луна только-что глянула ей въ стекла, какъ бы вызывая ее… Она над?ла пудермантель, зажгла лампу и открыла окно.

И вотъ она стоитъ тутъ и всею высокоподымающеюся, полуобнаженною грудью своей вдыхаетъ въ себя воздухъ ночи… Завалевскому, за низкимъ св?томъ лампы, не видать ея явственно. Но онъ слышитъ, — она, кажется, зап?ла?…

Да, зап?ла, — Что-то тихое и протяжное… и знакомое ему; кажется… Да, онъ помнитъ: въ саратовскомъ своемъ им?ніи, въ степи, слышалъ онъ эту п?сню:

   Ужь какъ шелъ туманъ на сине море,
   А злод?й-тоска въ ретиво сердце;
   Не сойдетъ туманъ со синя моря,
   Ужь не выйдетъ грусть изъ сердца вонъ…

Ни ум?ньемъ, ни особою звучностью не отличалось ея п?ніе. Св?жій, н?сколько гортанный и довольно высокій, — прямо русскій голосъ… и все… И ничего личнаго, субъективнаго, въ томъ,