Марина из Алого Рога

огненную бороду, спросилъ:

— Хот?лъ бы ты жить въ это время, Завалевскій?

— Въ какое? разс?янно спросилъ графъ. Онъ въ эту минуту думалъ о томъ, какими м?рами могъ бы быть на в?чныя времена огражденъ его институтъ, а главное — смыслъ его, отъ всякихъ случайностей.

— Еи ріеіи сищно сепіо? пояснилъ Пужбольскій.

— Да, время будто и хорошее, — на разстояніи отъ него трехсотъ л?тъ, примолвилъ лукаво Завалевскій, зная, что его пріятель тотчасъ же какъ изъ пушки выстр?литъ.

— Какъ, какъ! д?йствительно такъ и вскинулся тотъ, — ты бы не хот?лъ жить въ то время, когда искусство заняло — 'занимало', поправился онъ, — такое важное м?сто въ жизни, что папа Юлій II, la Rovere, объявлялъ войну Флоренціи за то, что она не хот?ла уступлять ему Микель-Анджело?

— А Флоренція, какъ ты думаешь, очень довольна осталась, когда увид?ла себя вынужденною отослать Микель-Анджело твоему воинственному пап?? поддразнивалъ его Завалевскій.

— Mais, par la barbe de Jupiter! запищалъ князь, — это совс?мъ другой вопросъ, я говорю про искусство, которое въ то время…

Но Завалевскій его уже не слушалъ и снова погрузился въ соображенія о своемъ институт?.

А Пужбольскій между т?мъ засыпалъ о Льв? X и о нюренбергскихъ художникахъ, о Цезар? Борджіа и о Peter Fischer'?, перескочилъ какимъ-то удивительнымъ, одному ему возможнымъ скачкомъ, отъ Луки Кранаха къ прекрасной Арсино?, супруг? Птоломея Филадельфа, которую родная сестра ея, Клеопатра, вел?ла отравить изъ зависти къ ея красот?, причемъ расхвалилъ Клеопатру и выбранилъ врага ея, Горація, ce plat courtisan d'Auguste, который долженъ былъ однако согласиться, когда узналъ о ея мужественной смерти, что она 'non debilis mulier', что будто бы по-русски могло бы быть переведено въ этомъ случа?: 'не дюжинная женщина'… Все это, нев?домо уже какъ, кончилось вопросомъ: какого мн?нія Завалевскій о стихотвореніяхъ Anastasius Gruhn'а? Завалевскій не разслышалъ было…

— Ну, да, Anastasius Gruhn, нетерп?ливо повторилъ князь, — псевдонимъ графа Ауерсперга, un pair d'Autriche aujourd'hui… Въ прошломъ году я на Траунзее жилъ въ одномъ отел? съ однимъ фельдмаршалъ- лейтенантомъ, старикомъ; такъ тотъ даже плакалъ, говоря о немъ… Я и прочелъ. Dio mio, какая скука!

— Къ чему же ты читалъ?

— Нельзя, — надо!… Я все читаю, нужное и ненужное… Я вс?хъ ихъ одол?валъ, вс?хъ этихъ Гервеговъ, Платеновъ, Фреймегратовъ.

— В?дь ты ничего въ поэзіи не смышлишь, Пужбольскій? сказалъ ему на это графъ съ улыбкой.

— Ну да, не смыслю! отгрызся онъ, — потому что не восхищаюсь, какъ ты, стихами, гд? семьдесятъ пять тысячъ существительныхъ и ни одного глагола, твоимъ знаменитымъ 'шопотъ, робкое дыханье', или тамъ у Гете: о Lust, o Wonne, о Erd'.. o Son'…

Онъ обр?залъ вдругъ, на полуслов?, и уставился на подходившаго въ это время медленными шагами къ балкону пожилаго, сутулаго и прихрамывавшаго челов?ка въ синемъ армяк? и порванной, рыжей отъ времени, м?ховой шапк?, надвинутой на самыя брови.

— Это вчерашній кузнецъ, сообщилъ князь Завалевскому, обернувшемуся въ ту же сторону. — Quel type! Настоящій Книппердолингъ!

— Откуда у тебя все это берется! пожалъ плечомъ графъ.

— А ты не помнишь Книпердолингъ — le Малюта Скуратовъ, l'executeur des hautes oeuvres de Jean de Leyde… Погляди на эту скверную харю! уже шопотомъ примолвилъ онъ.

Д?йствительно, лицо, обезображенное оспой, большіе, далеко другъ отъ друга отстоявшіе, волчьи зубы, с?рые недобрые глаза, гляд?вшіе угрюмо изъ — не подъ бровей, которыя были у него р?дки, словно выжжены, — а изъ-подъ низко свисшей со лба на глаза кожи, р?зкимъ краснымъ цв?томъ обозначавшей линіи этихъ бровей, и — когда онъ, не торопясь, снялъ шапку предъ господами, — огромная голова вся въ бурыхъ вихрахъ:- такова была незавидная наружность кузнеца, поднявшагося теперь на третью ступеньку балкона и безъ словъ, словно чего-то ожидая, выглядывавшаго снизу на Завалевскаго.

— Что теб? нужно, любезный? спросилъ графъ.

— На счетъ вчерашняго, не тотчасъ же посл?довалъ отв?тъ.

— То-есть, что это на счетъ вчерашняго?

— Изв?стно, — шину наваривалъ. Шапка кузнеца заходила въ его рукахъ, и глаза исчезли подъ опустившеюся на нихъ кожей.

— Разв? ты не получилъ, что теб? сл?дуетъ?

— В?домо, что не получалъ, язвительно и уже совс?мъ отворачиваясь отъ вопрошавшаго, отв?чалъ онъ.

— Постой, постой, любезный! вм?шался князь. — Во-первыхъ, какъ тебя звать-величать?

— Осипомъ, угрюмо отр?залъ кузнецъ.

— Такъ позвольте же васъ, господинъ Осипъ, — не знаю по отчеству какъ, — позвольте спросить: не я-ли теб? вчера собственною рукой моею вручилъ два серебряные рубля въ вид? двухъ желтенькихъ и притомъ новешенькихъ бумажекъ?

Шапка еще зл?е замоталась между пальцами 'Книппердолинга'.

— Такъ, можетъ, вы на чай дали… а разв? шина два ц?лковыхъ стоитъ?

— Именно, именно! запищалъ Пужбольскій:- моей великой милостью твоей великой л?ности на чай далъ, потому ты меня тамъ изъ дрянной шины три часа продерживалъ! Да за с?киру взялъ ты съ меня, что захот?лъ! А за работу теб? ни гроша не сл?дуетъ, потому при теб? говорилъ мн? кучеръ, что везъ насъ, что нанятъ ты управляющимъ погодно, на вс? работы по экономіи… такъ ты только обязанность свою справилъ.

— Такъ мало-ль что станетъ кучеръ врать! сипло отр?залъ кузнецъ, придерживаясь рукой за перила и переступая съ хромой ноги на здоровую.

— А если онъ вралъ, такъ что-жь ты тогда же ему не сказалъ, при мн?? а ты съ т?мъ и ушелъ въ свою дыру, ничего не сказавши!…

— Ты, любезный мой, говори толкомъ, началъ опять графъ, — ты какъ нанятъ на экономію работать: погодно, или поштучно?

— Погодно, отв?чалъ тотъ не смущаясь, — будто все д?ло не разр?шалось этимъ.

Пужбольскій чуть не захлебнулся отъ негодованія.

— Ты послушай, послушай, господинъ Осипъ, зашип?лъ онъ, — ты мн? скажи: ты посты соблюдаешь?

Изъ-подъ красной кожи выглянули опять недобрые глаза 'Книппердолинга' и мрачно остановились на княз?.

— А то какъ же?… Хрестьянинъ тоже! отв?чалъ онъ.

— И ни разу, ни разу не случалось теб? оскоромляться?

— Богъ миловалъ!…

— Такъ какъ же это ты, какъ же, продолжалъ захлебываться Пужбольскій, — посты блюдешъ, въ душеспасительность груздя и сыро?шки в?ришь, а въ Божьи запов?ди не в?ришь!… Или, можетъ, ты и не знаешь, что говоритъ осьмая запов?дь?

— Перестань, пожалуйста, сказалъ ему по-французски Завалевскій, — а ты, мой любезный, обратился онъ въ кузнецу, — коли им?ешь какую-нибудь претензію, ступай въ управляющему; ты съ нимъ рядился…

— Что мн? въ управляющему ходить! дерзко пробурчалъ Осипъ, спускаясь одною ногой со ступени, — сами князья-графы, знаете, почитай, что не годится б?днаго челов?ка обиждать…

— Il est soul, le gredin! сверкая глазами, вскочилъ съ м?ста своего Пужбольскій.

— А ты зд?сь на что? раздался въ то же время за нимъ басистый и повелительный голосъ, — голосъ господина Самойленки; главноуправляющій только-что вышелъ изъ библіотеки и, ни съ к?мъ не здороваясь, стоялъ посередь балкона, вложивъ руки въ карманы пальто, уставивъ въ упоръ круглые глаза свои въ лицо кузнеца, — и князь съ изумленіемъ зам?тилъ, какъ подъ этимъ взглядомъ, ч?мъ-то смущеннымъ и трусливымъ см?нялось наглое выраженіе, только-что изображавшееся на томъ лиц?.

— За своимъ д?ломъ приходилъ, почти робко проговорилъ 'Книппердолингъ' и убралъ уже об? ноги свои со ступени.