Марина из Алого Рога

Не опуская еще рукъ отъ волосъ, быстро обернулась она на него — и такъ и осв?тила его гор?вшими какимъ-то страннымъ пламенемъ глазами.

— А не могу я полюбить — кого мн? хочется? пылко выговорила она:- запрещено разв? мн??

Растерянный Пужбольскій не нашелъ отв?та… Языкъ у него не ворочался… Онъ только во вс? глаза гляд?лъ на нее — и чувствовалъ, что кровь какъ молотомъ стучала ему въ виски.

Какъ въ тотъ первый день, когда неожиданно предстала предъ нимъ Марина, будто отъ чьего-то невидимаго прикосновенія, дрогнули артистическія струны въ душ? Завалевскаго. Ч?мъ-то безм?рно привлекающимъ показалась ему эта молодая, роскошная жизнь, требующая любви и счастія.

— Н?тъ, молодая особа, отв?чалъ онъ за Пужбольскаго, — н?тъ; счастливъ будетъ тотъ, кого вы полюбите!

Руки ея упади на кол?ни, и она мгновенно побл?дн?ла;- только глаза ея теперь засіяли какъ дв? неотразимыя зв?зды, встр?тившись съ глазами Завалевскаго.

— Счастливъ? Да? Онъ будетъ счастливъ, вы думаете?… Голосъ ея дрожалъ.

— Не сомн?ваюсь, улыбнулся онъ ей съ какою-то отеческою н?жностью.

— Какія это все глупости! вдругъ, нежданно, покатилась она со-см?ху… что-то невыразимо радостное слышалось въ томъ см?х?…- А все Александръ Иванычъ, все онъ!… В?дь выдумалъ, что я водянаго полюблю!… Ну, да, да, полюблю, замужъ за него пойду, — и какую свадьбу мы съ нимъ сыграемъ!… Вс?хъ окуней, лещей, налимовъ на балъ пригласимъ, на кухню стряпать раковъ посадимъ, ляги будутъ у насъ на скрыпк? играть.

— Ляга — лягушка? такъ и встрепенулся Пужбольскій.

— Ну да, продолжала она хохотать, — зд?сь другаго слова н?тъ.

— Самый корень, прямо отъ санскрита, молвилъ онъ, преисполненный филологическаго удовольствія, — лягатъ, leg — нога по-англійски… А что же сказка, mademoiselle Marina, — Что съ вашею Фросей сд?лалось?

— А Фрося, заговорила все такъ же весело она, — жаль мн? вамъ въ этомъ признаться, — а большою дурой оказалась Фрося!… Семь л?тъ жила она съ нимъ въ томъ омут? глубокомъ, въ палатахъ хрустальныхъ, и семь л?тъ какъ одинъ день прошли, и конца бы не было счастію ея! Родились у нея за то время д?вочка, да мальчикъ… какъ вдругъ, ни съ того, ни съ сего, затосковала она, — по земл? соскучилась. захот?лось село свое родное повидать, подругъ т?хъ своихъ тараторовъ!… Очень нужно! пожала плечами Марина…

— А онъ ее отпустилъ?

— А вы бы не отпустили? и Марина глянула на Пужбольскаго быстрымъ, лукавымъ, почти кокетливымъ взглядомъ, — б?дному князю даже въ голову не приходило, что она способна такъ гляд?ть:- вы бы отказали женщин?, которую вы любите, когда она тоскуетъ, и плачетъ, и умоляетъ васъ?

— Вамъ бы я ни въ чемъ отказать не могъ! едва слышно проговорилъ онъ.

Но Марина не разслышала, или не хот?ла слышать — и продолжала сп?ша:

— Отпустилъ онъ ее и съ д?тьми на три дня срокомъ, взявъ съ нея слово, что ни она, ни д?ти — ни словомъ, ни намекомъ не скажутъ, ни кто мужъ ея, ни какъ живетъ она… Об?щала она, страшными клятвами об?щалась… Мужъ провожалъ ее до гребли… Черезъ три дня, наставлялъ онъ ее, — приходи на это же м?сто и три раза 'куконъ' скажи: я за вами сейчасъ выплыву!…

— Ну, и не выдержалъ женскій язычекъ, выдала она тайну? съ ребяческимъ любопытствомъ допрашивалъ Пужбольскій.

— И совс?мъ не она, — не правда ваша! передразнила его Марина. — Отъ нея самой ничего не узнали подруги… А за д?тей ея принялись, просьбами да улащиваніями… Мальчикъ хоть и моложе былъ сестры, да поумн?е, на вс? эти спросы отв?чалъ однимъ словомъ: не знаю!… А д?вочка не выдержала — разсказала все… Только и нужно было того злымъ завистницамъ тараторкамъ, — поб?жали он? къ мужьямъ, братьямъ, и передали имъ все…

— А т?, прервалъ, угадывая конецъ, Пужбольскій, — а т? сейчасъ на греблю, зав?тное слово сказали, ужъ изъ-подъ гребла выл?зъ…

— И убили они его до смерти т? злюки! молвила печально д?вушка. — Только предъ самымъ издыханіемъ усп?лъ онъ сказать Фрос?: благодарю тебя, жена моя милая, что черезъ тебя и дочь нашу смерть я принимаю! Такъ лети же ты теперь за то кукушкой с?рою, и зав?тное то слово мое 'куконъ' повторяй, тоскуя, онъ весны и до Петрова дня, а съ того дня пусть бьетъ тебя и гонитъ каждая большая и малая птица!… А ты, предательница — дочь моя, быть теб? крапивницею, и пусть та трава-огневица, гд? быть теб? всегдашнему житью, в?чно теб? очи, чтобы в?чно плакала ты, вспоминаючи отцовскую смерть!… Сыну же моему в?рному, что приказа отцовскаго не позабылъ, — зав?щаю быть тою пташкой любезною, что живетъ и поетъ въ садахъ и рощахъ т?нистыхъ — счастливымъ людямъ на радость, печальнымъ въ ут?шеніе…

И не усп?ла договорить Марина, какъ надъ р?кою, въ пор?д?вшемъ л?су, послышалось н?жное, робкое пленьканье зачинающаго соловья… Какъ бы отв?чая на вызовъ, на другомъ берегу въ очерет? зарокоталъ, ударилъ другой, — и за ними п?вчею волной полились въ перекличку соловьиные розсыпъ и свистъ изо вс?хъ концовъ уходившей въ вечернюю синь окрестности.

— Воистину людямъ на радость, тихо повторилъ Завалевскій, задумчиво благодарными глазами глядя на Марину.

— Несчастнымъ въ ут?шеніе, еще тише вздохнулъ Пужбольскій, св?силъ руку за бортъ лодки и, плеща ею въ вод?, забормоталъ:

   Si je vous le disais pourtant que je vous aime,
   Qui sait, brune aux yeux bleus, ce que vous en diriez!…[8]

Слаще того звен?вшаго рокота и трелей п?ло счастіе на сердц? у Марины. Безмолвная, съ недвижно лежавшею на корм? рукою, гляд?ла она неотступнымъ и увлаженнымъ взоромъ въ медленно бл?дн?вшее небо. Сознаніе д?йствительности исчезло въ ней. Сонъ-ли это, волшебная-ли блаженная жизнь, она не понимала… До боли сладостно лилась ей въ уши соловьиная п?снь… и чувствовала она только, что плыветъ она куда-то по очарованнымъ волнамъ, и что 'счастливъ будетъ тотъ, кого полюбитъ она', и что въ вольномъ водномъ царств? любви и счастію н?тъ конца!

И вдругъ вся застыла, вся оц?пен?ла Марина… Раздирающій, нечелов?ческій крикъ словно остріемъ ножа пронизалъ воздухъ… Пужбольскій привскочилъ какъ ужаленный… Весло выскользнуло изъ задрожавшей руки Тулумбаса, — онъ пол?зъ вс?мъ плечомъ за бортъ ловить его… Суденышко страшно накренило… Графъ едва усп?лъ удержать равнов?сіе, перекинувшись на другую сторону и ухвативъ за об? руки растерянно закачавшуюся д?вушку.

Изъ ближняго, тревожно зашелест?вшаго камыша выскользнуло н?что нескладное, с?роватое и длинноногое, и, вспахнувъ тяжело крылами, взмыло вверхъ, почти надъ самыми головами путниковъ…

— Ишь ты цапля проклятая, чтобъ тя розорвало! гн?вно вскрикнулъ гребецъ, таща изъ воды пойманное весло…

И, какъ бы въ исполненіе его заклятья, надъ б?днымъ пернатымъ, виновникомъ этого переполоха, зачерн?ли внезапно въ воздух? нев?домо откуда взвившіяся и грозно опускавшіяся теперь крылья… Новый пронзительный крикъ огласилъ поднебесную высь, — и цапля съ ударившимъ въ нее грудью ястребомъ полет?ли внизъ, исчезая за л?сными вершинами…

— Вы испугались? заговорилъ Завалевскій, заботливо заглядывая въ лицо Марины и не выпуская руки ея изъ своей.

— Какой вздоръ! засм?ялась она, и стыдъ какой, цапли испугаться!… Но я задумалась… и меня всполошилъ этотъ нежданный крикъ…

Это была правда, — но отчего же и теперь, когда все объяснилось, когда ей такъ хорошо было чувствовать свою руку въ дружески пожимавшей ее рук? Завалевскаго, — что-то щемило въ ней и р?зало ее по сердцу?.. Что значила эта неумолкающая тревога… и еще посл? т?хъ, только-что пережитыхъ ею, блаженныхъ мгновеній?..