Гусь насмешливо наблюдал за ним:
— По-моему, одни стельки у тебя уже есть?
— Иди ты! — И Масюков убежал.
— Эй, ты! Стельки не потеряй! Стелька Разин!
Масюков стремительно мчался по дорожке.
Голос диктора Виктора вновь заполнил двор:
— Как сказал бы Пушкин: 'И вдруг прыжок! И вдруг летит! Летит, как пух от уст Эола!..' Со двора доносится шум, свист, крики: 'Чепчик! Мазила!' У Цветкова есть ещё двести попыток. А сейчас свой девяносто девятый прыжок сделает Вадим Масюков.
Увидев Гиви, Масюков остановился.
— Ну как, присмотрелся ко мне? — гордо развернул плечи Вадим.
— Присмотрелся. — Гиви после неудачного прыжка повторить попытку раздумал и теперь одевался, спеша выступить в более удачной и привычной роли — кинооператора.
— Как к Терешковой, присмотрелся? — приставал Вадим.
— Как к Терешковой.
— Теперь плёнки у тебя на меня хватает?
— Теперь плёнки у меня на тебя хватает, теперь у тебя не хватает… — Гиви водрузил на плечо киноаппарат.
— Чего у меня не хватает? — почуял Вадим что-то неладное.
— Сходства с Терешковой у тебя не хватает.
— Смотри, пожалеешь! — сказал ему вслед Вадим. Обернулся… Перед ним стояли Лена и Надежда.
— Главное — помни про стрелки: на часах без пяти шесть!.. Так и ноги!.. Маленькая стрелка — толчковая нога, большая стрелка маховая… тихо и гипнотически внушительно бубнила Лена. — Масюков, на тебя смотрят все ребята… и даже взрослые из окон. И твой папа смотрит… И твоя мама… Ну, перепрыгни ты этого Ларионова!.. Ну, что тебе стоит!
— Слушай, Гуляева, что он тебе, шина, что ли, что ты его всё накачиваешь? — усмехнулся Тарас Сидякин.
Но Лена пропустила его слова мимо ушей:
— Сейчас ставить рекорд только за счёт одарённости и силы становится всё труднее. Скорость, техника атаки на базе развитых специальных средств!..
— Да не мешай человеку прыгать! — вмешался Тарас.
— Главный судья соревнований не может мешать! — заявила Гуляева.
— Может! Ещё как может! — уверенно сказал Тарас.
Вадим побежал к сектору для прыжков. Елена Прекрасная, в скобках наставница, продолжала бежать рядом с Масюковым, продолжая наставлять изо всех сил своих убедительных слов, внушая Масюкову: 'Физические возможности человека ещё не раскрыты полностью, рекорды обновляются, а главное — это вера в себя… ' Тарасу показалось, что с этими словами Гуляева оторвалась перед самой планкой вместе с Масюковым от земли и, взлетев гораздо выше Масюкова над планкой и в воздухе, продолжала с высоты своего тренерского положения давать Масюкову свои драгоценные тренерские советы: 'Когда-то знаменитый негр Джесси Оуэнс подбежал к маме и сказал: 'Мама, я буду чемпионом!' И ребята и я верим, что Масюков, а не этот зазнавшийся Ларионов, тоже когда нибудь подбежит к своей маме и скажет: 'Мама, я буду чемпионом!'
Впрочем, оставим всю эту картину не совсем художественного воображения на совести этого подводного художника Тараса Сидякина, мало ли что может вообразить его бурная фантазия…
Глава 7. ЗДЕСЬ ПРЫГАЛ И ДОПРЫГАЛСЯ…
Позволим себе небольшое отступление, дорогой читатель. Об этом 'безумном мире' одного двора можно рассказывать по-разному: как говорится, впрямую, вкривую, опосредованно… И даже со стороны! Со стороны тех, кто сидит то, что мы не видим. Показывая видимое, мы показываем то, что мы видим. А слыша то, что видят другие, мы видим то же самое глазами других. Не правда ли? — как говорят англичане, великие субъективисты, подразумевая тем самым, что не в одной только правде дело.
— … Вот Масюков разбегается… — сказал диктор Виктор. — Рядом с ним на этот раз молча бежит его тренер Гуляева. Что?.. Что-то помешало ему сделать прыжок. Он возвращается обратно… Очевидно, не рассчитал шаги… Снова разбегается!.. Толчок!.. Прыжок… Мимо!.. Не взята высота! — сказал диктор.
— Не взял! Не взял!.. — И Елена тихо запела: 'Ах вы наше Сиятельство и кубков, и медалей, с победой привезённые нами издали из дали!..'
Вита с любопытством смотрела на незнакомую девчонку со скромной причёской и очень простенько одетую. Лицом она напоминала Стеллку, с которой стёрли косметику и переодели со вкусом.
— А вам чего ещё здесь надо? — сказала Вита.
— Не чего, а кого. Ларионова надо.
— Его сейчас нельзя отвлекать. Он спит, — предупредила Вита.
— Это вам его нельзя отвлекать.
— Минуточку, ваше лицо мне очень знакомо. По-моему, я вас здесь уже видела? Вы не Стеллка?
— Это вы мою близнецовую сестру видели, она у нас действительно Стеллка, а я Степанида, меня зовут Тихая пристань, — хорошо улыбнулась девочка.
— Пристань?.. Это уж не от слова ли 'приставать' к чужим мальчикам! — всполошилась Вита.
— Нет, это от слова, что ко мне чужие мальчики охотно пристают. — И Степанида ушла с независимым видом, рассматривая фанерные 'статуи'.
Вениамин мгновенно проснулся:
— Всё! Я готов!
Он вскочил и тут же присел.
— Ой!.. Гена, — попросил он, — помассируй, я ногу потянул…
Цветков начал массировать Ларионову ногу со словами: 'Для хорошего человека и рубля не жалко'.
Все с криком окружили Ларионова. Гусь растопырил руки:
— Тихо! Тихо! Не все сразу! Не все! Не делайте хора! Когда отдохнет, чемпион ответит на все вопросы и только в порядке живой очереди. Прошу тихо-тихо установить очередь.
К Ларионову, держа под мышкой мемориальную доску, быстро подошла Цветкова:
— Веня, хочешь, я дам тебе что-то почитать?
— Хочу, — согласился Вениамин.
— Читай!
Вениамин взял доску:
— 'В этом дворе прыгал и допрыгался…' А кто допрыгался-то? Тут у тебя фамилии нет, — сказал он Тане.
— А кто допрыгается, я того фамилию здесь и напишу, — она забрала мемориальную доску.
— Таня! А почему мемориальная доска пишется обязательно в прошедшем времени: 'Здесь жил и работал… поэт такой-то?' Будь моя воля, я бы писал: 'Здесь живёт и работает замечательный писатель… или поэт… или спортсмен… или просто хороший человек…' посоветовал ей Вениамин.
— Здорово! А я бы написала: 'Здесь живёт замечательный парень, которого я люблю…' Чао…
Она пошла прочь и тут же вернулась, потому что к Ларионову протиснулась Стеллка.
— Я тебе забыла сказать, что я всё достала!.. Ты только скажи, тебе нравится расцветка? — она раскрутила рулон и показала Ларионову.
— Ничего, ярковато немного, — сказал он.
— Сто метров нужно для танцевальной юбки.
— С ума сойти! — ахнул Вениамин. — Ну ладно, зови Степаниду.
