загорелого юноши, исполненный маслом в золотой шикарной раме.
— В конце концов, это я себя выставил, свою работу, и Ларионов здесь ни при чём!
— Тарас, я пришёл, — сказал Эйфель, сильно наклоняясь, но не падая, как и подобает Эйфелевой башне, — за кем ходить и что играть?
И Тарас и Лена оторопело посмотрели на пришельца.
— Наконец-то, — сказал Тарас, расплываясь в ненужной улыбке и объясняя Гуляевой: — Это тот флейтист, который согласился на древнегреческий вариант.
Более неуместного появления музыканта, вероятно, невозможно было придумать.
— Вы к нам шли не из Древней Греции? — спросила Елена молодого человека, поднимая взгляд от ботинок, ужасно больших, по длинным брюкам, которые всё продолжались, всё продолжались, потом долго продолжался пиджак. 'С ума сойти, какой он длинный', — подумала Елена, а молодой человек всё продолжался. — Это какой-то дурной сон, сказала она.
— Я подобрал кое-что из Моцарта… из 'Волшебной флейты'. Сейчас я сыграю…
Молодой человек стал раскрывать футляр, но Елена замахала руками, что можно было понять, как 'Сидякин, сам с ним теперь и разбирайся'. И побежала туда, где слои олимпийской атмосферы, выражаясь современным языком, были наиболее плотными. Собравшиеся в плотный кружок участники олимпийских игр продолжали обсуждать случившееся.
— Сон… Действительно, дурной сон, — думала Елена на ходу. Но почему я не сказала ему во сне, что он мне нужен и такой?! Почему?!.. Ничего, — утешала она себя, — всё идёт к тому, что я это… — она подчеркнула про себя слово 'э-т-о', — я скажу это ему наяву!..
Глава 8. РАЗОБЛАЧЕНИЯ ВЕЛИКИЕ И МЕЛКИЕ
Однажды ночью Елене Гуляевой, за день или за два до конца всей этой истории, приснился многообещающий, как ей показалось, сон. Она зачиталась допоздна книжкой 'От эллинов до наших дней', той самой, что вдохновила меня на коротенький рассказ перед второй частью этой книги: ну, помните, где машинистка ещё перепутала наказания за проступки грека Астила и футболиста Селиванова…
Елене Гуляевой снилось, что будто бы она не она, а всё та же богиня Победы — Ника Самофракийская. И будто бы перед ней и перед всем олимпийским кворумом и форумом стоит Ларионов, совершивший несметное количество спортивных проступков, но с лавровым венком на голове, и что будто бы она срывает с головы Ларионова этот самый венок и говорит: 'Таких, как ты, в Древней Греции изгоняли из города!' При этом она стоит в хитоне уже, как Афина, рождённая, по преданию, из головы Зевса, и снова говорит Ларионову: 'Вон!' — и показывает рукой направление своим указующим перстом. Потом в этом же сне два стража в милицейских фуражках, тоже в хитонах и сандалиях на босу ногу будто бы повели Ларионова куда-то в одежде, похожей не то на тунику, не то на купальный халат. Повели, повели и привели его в дом с колоннами, на котором висела вывеска 'ЖЭК'. Древнегреческий управдом в кепочке из льна и набедренной повязке достал домовую книгу и вычеркнул из неё Ларионова. Потом Ларионова во сне снова повели по улице в венке уже из чертополоха… Все расступались перед ним, а он всё брёл и брёл к городским воротам, которые были закрыты на засов. Греческие ремесленники, в тогах и подпоясанные ремнями с пряжкой ПТУ, пробили в стене узенький лаз. Ларионов ввинтился в этот лаз… Затем у стены вдруг появились Гусь, Стеллка и тот самый парень по кличке 'Босс'. Они стали отталкивать друг друга, протискиваясь вслед за Ларионовым, выкрикивая наперебой: 'Я за Ларионовым готов хоть на край света!..' 'Странно, — подумала Елена, взлетая в воздух, взмахнув руками, — это же я готова за Ларионовым хоть на край света, а они-то здесь при чём?.. ' К этому времени вся компания во главе с Ларионовым была уже по ту сторону городской стены. Перед ними лежала тёмная степь… Ларионов оглянулся и посмотрел на Лену. Ремесленники заложили за ним в дыре последнюю щель. Ларионов громко крикнул Гуляевой Елене, стоявшей к этому времени на городской стене с ларионовским лавровым венком в руках: 'А что будет с моим лавровым венком?' — 'А мы его в суп!..' — крикнула Елена на всю греческую степь звонко и пронзительно… И проснулась…
Все участники олимпийских игр толпились во дворе. У каждого в руках была пачка листов, отпечатанных на машинке. Это история 'звёздной болезни', которую скрупулёзно вели Фокина и Гуляева.
Никто, кроме судей, не знал подоплёку всего, и поэтому такое внезапное разоблачение вызвало предельное возмущение.
Все кричали, перебивая друг друга:
— Судить его! Дисквалифицировать на все игры! Дисквалифицировать на всю жизнь. Мы все будем его судьями! Пусть эта скамья будет скамьёй подсудимого Ларионова!
Кто-то устанавливал посреди двора скамью, кто-то тащил стол, кто-то срывал полотнище со словами 'Дадим Родине чемпиона мира по прыжкам в высоту!', кто-то застилал стол…
И в этой суматохе никто не заметил, что во дворе появились и спрятались за беседкой Ларионов и Гусь.
— Мемориальную доску получит: 'Здесь прыгал и допрыгался Вениамин Ларионов!' — кричал Тарас.
— Я отказываюсь участвовать в играх, — сказал Вадим, — если в них принимают участие такие личности, как Вениамин Ларионов! Мало того, что он сам бог знает что натворил, он и на других действовал аморально!
— Это на кого, например? — спросила Татьяна.
— Например, на Гуся. Мало того, что Ларионов сам попал в дурную компанию Гуся и Босса, так ещё научил Гуся технике бега и прыжка, чтобы Гусь получше убегал от милиции.
— Да бог с ним, с Гусем, — вяло сказала Елена, — важно то, что он бросил наши олимпийские игры по марафон-прыжкам имени его самого… и… предал их. И вместе с ними предал всех нас. Вот тут наша судейская коллегия составила обвинительное заключение…
Надежда уточнила:
— Вернее, заключительные обвинения Вениамину Ларионову! — И потрясла бумагами в воздухе: — Вот они, дела будущего чемпиона мира!
— Мы думали и ожидали, — продолжала Елена, — что Ларионов немно-о-о-го зазнается, а он такого натворил… у вас у всех целый список, что натворил наш эталоныч, наш атлет…
Надежда подхватила:
— …аскет-оглы-сызмала-рекорд-бей! Мы здесь отдаём все свои силы честной спортивной борьбе, а он там…
Вениамин спокойно вышел из-за беседки:
— Почему там?.. Я здесь.
Все притихли.
Гиви навёл кинокамеру на Ларионова:
— Крупным планом: 'Возвращение блудного сына'!
— Прощения не будет!.. — сказала Елена.
Вениамин всё так же спокойно подошёл к спортивной скамейке и начал переодеваться:
— Я уходил, потому что бывают дела важнее прыжков в высоту. Я…
Его прервал ураган голосов:
— И он ещё собирается прыгать! Не позорь спортивную форму! Судить его!
Вениамин поднял руку:
— Или мне послышалось, или вы и вправду собираетесь меня судить?
— Судить! Судить! И Гуся судить! — зашумели олимпийцы.
— И Стеллку на скамью!.. — добавила Вита. — Это она затянула нашего Ларионова в свою компанию.
Вперёд выступила Степанида:
— Я с удовольствием сяду на любую скамью рядом с Ларионовым. И села с ним рядом на
