Мартовскіе дни 1917 года

Сов?щаніи: 'сторонники сепаратнаго мира придут, только перешагнув через труп революціи', не могла вести к сознательному разрушенію арміи. Ц?лью реформ, разрабатывавшихся солдатской секціей Сов?та, являлось укр?пленіе — может быть эфемерное — военнаго организма...

По мн?нію ген. Врангеля, в 'р?шительныя минуты' посл? переворота не было сд?лано со стороны старших военных руководителей 'никакой попытки овлад?ть сверху психологіей арміи'... Мы вид?ли, что это было не совс?м так. Но, повидимому, Врангель разд?лял в то время позицію Деникина, первое впечатл?ніе котораго при полученіи циркулярной телеграммы Алекс?ева было, как мы знаем, формулировано словами: 'Ставка выпустила из своих рук управленіе арміей'. Ставка упустила момент не в смысл? захвата армейскаго революціоннаго движенія в свои руки. Н?т! 'Грозный окрик верховнаго командованія, поддержанный сохранившей в первыя дв? нед?ли дисциплину и повиновеніе арміей, быть может, мог поставить на м?сто переоц?нившій свое значеніе Сов?т, не допустить 'демократизаціи' арміи и оказать соотв?тствующее давленіе на весь ход политических событій, не нося характера ни контр-революціи, ни военной диктатуры' — пишет автор 'Очерков русской смуты', передавая не то вывод современника, не то заключеніе историка. 'Лояльность команднаго состава и полное отсутствіе с его стороны активнаго противод?йствія разрушительной политик? Петрограда — по словам Деникина — превзошли вс? ожиданія революціонной демократіи'...

Сам Деникин совершенно не склонен был итти на уступки — по собственным словам, он, в качеств? главнокомандующаго фронтом, подчеркнуто с самаго начала держался системы полнаго игнорированія комитетов. Період разработки новых реформ застал Деникина на посту нач. штаба верх, главнокомандующего, что не могло не оказывать несомн?ннаго вліянія на позицію Ставки . Ссылаясь на знаніе 'солдатской психологіи', Деникин говорит, что строевые начальники не желали придавать армейским реформам (признавая ц?лесообразность н?которых из них — устраненіе 'н?которых отживших' форм) характер 'завоеваній революціи': надо было д?йствовать 'исподволь, осторожно'. Рецепт довольно утопичный в обстановк? революціоннаго д?йствія. Какими силами можно было удержать армію в пред?лах стараго дисциплинарнаго устава? Зд?сь между 'генералитетом', принявшим переворот, и 'революціонной демократіей', активно участвовавшей в переворот?, лежала непроходимая пропасть, отчетливо опред?ленная в р?чи Кучина на Гос. Сов?щаніи и в деклараціи, прочитанной Чхеидзе от имени революціонной демократіи: 'солдаты будут уходить от революціи и в ней разочаровываться'...[440].

Алекс?ев, как много раз мы могли усмотр?ть, отнюдь не держался такой непримиримой позиціи. В март? у него не было того раздраженнаго чувства разочарованія, которое так отчетливо проявилось в поздн?йших письмах и записях дневника. Верховный главнокомандующій ум?л тактично сглаживать шероховатости Ставки, куда 'хлынули', по выраженію Деникина, см?щаемые, увольняемые и недовольные генералы.

'Лойяльная борьба', напоминающая весьма отвлеченныя директивы командиров 32 п?х. див. о водвореніи порядка во время революціи 'без кровопролитія', привела бы не только к преждевременному конфликту с Правительством, но роковым образом превратила бы Ставку, д?йствительно, в центр контр- революціи. Не трудно допустить возможность появленія на фронт? р?шительнаго генерала, не поддавшагося 'иллюзіям' и с тенденціей 'водворить порядок'. Экспансивный Крымов, участник 'дворцоваго переворота', подготовлявшагося до революціи Гучковым и др., встр?тив в 20-х числах марта вызваннаго в Петербург Деникина, говорил ему: 'Я предлагал им (правительству) в два дня расчистить Петроград одной дивизіей — конечно, не без кровопролитія ... Ни за что! Гучков не согласен. Львов за голову хватается: 'помилуйте, это вызвало бы такія потрясенія! Будет хуже'. На днях у?зжаю к своему корпусу: не стоит терять связи с войсками, только на них и надежда'. Надо думать, что подобный разговор Крымова с н?которыми членами Правительства им?л м?сто — иначе не мог бы записать н?что совс?м аналогичное Бьюкенен со слов кн. Львова. Врангель на основаніи бес?ды с Крымовым посл? его возвращенія в 3-й конный корпус, начальником котораго он был назначен вм?сто гр. Келлера, придает н?сколько иной характер крымовским планам. 'Ген. Крымов, повидавши Гучкова, Родзянко, Терещенко  и других своих политических друзей, вернулся значительно подбодренным' — пишет Врангель[441]: 'По его словам, Врем. Пр., несмотря на кажущуюся слабость, было достаточно сильно, чтобы взять движеніе в свои руки. Необходимость этого яко-бы в полной м?р? учитывалась членами Врем. Правительства'. Крымов заявлял, что 'надо д?лать ставку на казаков'... Если не Крымов, мог быть и другой — по сговору или без в?дома правительства. В н?которых военных кругах мысль о 'расчистк?' революціоннаго Петербурга была популярна. Наприм?р, в записях Куропаткина, относящихся к началу мая, попадается имя командующаго VI арміей ген. Горбатовскаго, который предлагал средство для борьбы с развалом арміи 'нев?роятное': 'сформировать корпус или полкорпуса из офицеров и силою уничтожить петроградскій Сов?т С. и Р. Д.'[442]. Врангель утверждает, ссылаясь, между прочим, на заявленія 'вс?х полков' Уссурійской дивизіи, которой он командовал, что 'ряд войсковых частей обращался с заявленіями к предс?дателю Правительства, в коих указывалось на готовность поддержать новую власть и бороться со вс?ми попытками внести анархію в страну'. Но Правительство 'не р?шалось опереться на предлагаемую ему самими войсками помощь'. Гучков при по?здках на фронт 'неизм?нно громко заявлял', принимая депутаціи от разнаго рода частей, что Правительство 'ни в какой помощи не нуждается, что никакого двоевластія н?т, что работа Правительства и Сов?та Р. и С. Д. происходит в полном единеніи'. Дневники Болдырева, Селивачева, Легра вносят существенную поправку: в неофиціальных, полуинтимных бес?дах, на которых рождаются конспиративные зат?и, военный министр говорил н?что другое. На Госуд. Сов?щаніи и Милюков вспоминал 'длинную вереницу депутаціи от арміи, тогда еще не разложившейся, проходивших перед нами в Маріинском дворц? и тревожно спрашивавших нас, Временное Правительство перваго состава: 'Правда-ли, что в Петроград? двоевластіе, правда ли, что вам м?шают самочинныя организаціи? Скажите нам, и мы вас освободим от них'. Я помню и наши смущенные отв?ты: 'Н?т, н?т, это преувеличено... Были, правда, попытки, по теперь все приходит в равнов?сіе, в порядок'...

Безд?йствіе Правительства толкнуло ген. Врангеля на прямой путь конспираціи — созданія в центр? тайной военной организаціи. В дни апр?льскаго правительственнаго кризиса не только были нам?чены зачатки этой организаціи (образован был 'небольшой штаб', куда бар. Врангель привлек своих однополчан гр. Палена и гр. Шувалова, раздобывши 'кое какія средства'), но, если пов?рить словам мемуариста, 'прочно' налажена была связь со 'вс?ми военными училищами и н?которыми воинскими частями', 'отлично' была поставлена разв?дка — был уже 'разработан подробный план занятія главн?йших центров города и захвата вс?х т?х лиц, которыя могли бы оказаться опасными'... Надо было отыскать имя. 'Ни в состав? Правительства, ни среди окружающих его общественных д?ятелей' не было челов?ка, способнаго 'твердой и непреклонной р?шимостью' положить 'пред?л дальн?йшему развалу страны'. 'Его надо было искать в арміи среди немногих популярных вождей. К голосу такого вождя, опирающагося на армію, не могла не прислушаться страна, и достаточно р?шительно заявленное требованіе, опирающееся на штыки, было бы выполнено. Считаясь с условіями времени, имя такого вождя должно было быть достаточно 'демократичным'. Таких имен Врангель знал 'только два' — ген. Лечицкаго и ген. Корнилова. С упомянутыми генералами начались переговоры...

К чему могла, бы привести гражданская междоусобица, которой так старалось в первые р?шающіе дни революціи изб?гнуть верховное командованіе? Гадальныя карты о судьбах Россіи каждый будет раскладывать по своему разуму и предвид?нію. Позорный конец войны? Сепаратный мир? Преждевременный развал Россіи? Реставрація при сод?йствіи н?мцев? 'Не каждому дано вид?ть, что можно' — резонерствовал Маклаков на Государственном Сов?щаніи. 'Политическая программа момента диктуется не волею партій, а волею исторіи' — говорил он, полагая, что эту 'волю' познает 'своим инстинктом' 'глубинная темная масса народа'. — 'Россія за революцію себя не продаст'. Сколько иллюзій семнадцатаго года разбила жизнь, ...исторіи им?ет право установить лишь факт, что вс? т? предначертанія, которыя рождались в сред? военнаго командованія, были чужды психологіи момента и в силу этого неосуществимы. 'Покуда в?рят и хотят этой революціи, покуда революціонная власть исполняет свой долг, защищает Россію и ведет Россію, до т?х пор см?шны какіе бы то ни было заговоры' — констатировал Маклаков на Государственном Сов?щаніи. То, что могло быть еще сомнительным в август?, было безспорной истиной для марта и апр?ля. Непродуманныя политическія авантюры (план ген. Врангеля оказался в точном смысл? слова пуфом, встр?тив весьма небольшіе отклики в 'правых' кругах) творили лишь злое д?ло для Россіи. 'Достаточная