«А ргіогі, — пишет он, — можно привести очень сильные доводы в пользу благопріятных посл?дствій положительнаго р?шенія принятія Михаилом престола, несмотря на порочность с точки зр?нія юридической с самаго начала этого акта». «Прежде всего оно сохранило бы преемственность аппарата власти... сохранены были бы основы государственнаго устройства Россіи, и им?лись на лицо вс? данныя для того, чтобы обезпечить монархіи характер конституціонный... Устранён был бы роковой вопрос о созыв? Учр. Собранія во время войны. Могло бы быть создано не Временное Правительство, формально облеченное диктаторской властью, фактически вынужденное завоевать... эту власть, а настоящее конституціонное правительство на твердых основах закона... Изб?гнуто бы было то великое потрясеніе всенародной психики, которое вызвано было крушеніем престола».
[293]
В текст? воспоминаній самого Керенскаго сказано, что он заявил Мих. Ал., что берет обязательство защищать Вел. Князя от вс?х. «Мы пожали друг другу руку. И с этого момента мы остались в добрых отношеніях. Правда, мы встр?тились только раз в ночь отъ?зда Царя в Тобольск, но... я им?л н?сколько раз случай оказать услугу в. князю, облегчая ему немного жизнь в новой обстановк?, в которой он находился». Как характерен этот абзац для Керенскаго-мемуарнста! В иностранных изданіях своих воспоминаній он не упомянул, что Мих. Ал. в август? был арестован по личному распоряженію тогдашняго главы правительства.
[294]
Б?дный Шульгин, им?вшій, в?роятно, н?сколько потрепанный вид посл? псковских перипетій, не изб?г обвиненій в демагогической приспособляемости ко вкусам толпы. Так кн. Брасова говорила Маргуліесу, что монархист Шульгин «нарочно не брился» и «над?л самый грязный пиджак», «когда ?хал к Царю, чтобы р?зче подчеркнуть свое изд?вательство над ним».
[295]
Затрудненія, которыя испытывала военная власть на фронт? при быстротечном ход? событій и при условіях, что верховный главнокомандующій находился на Кавказ?, Ставка в Могилев?, правительство в Петербург?, можно иллюстрировать прим?ром, по существу, может быть, и второстепенным. Первый приказ верховнаго главнокомандующаго, пом?ченный 3-м мартом, совпал с опубликованіем «манифеста» Михаила. В них им?лось р?зко бросающееся в глаза противор?чіе. Ник. Ник. говорил, обращаясь к солдатам: «...что касается вас, чудо-богатыри, сверхдоблестные витязи земли русской, то я знаю, как много вы готовы отдать за благо Россіи и престола»... В манифесте 3 марта выдвигалось Учредительное Собраніе. В Псков? обратили вниманіе на такое «серьезное» противор?чіе. Рузскій хот?л вычеркнуть слово «престол», но его штаб запротестовал (сообщ. Болдырева). Данилов настаивал на замедленіи выпуска приказа и вступил в переговоры со Ставкой, указывая, что «войскам трудно будет разобраться в таком сличеніи времени отдачи приказа верховнаго главнокомандующаго и манифеста в. кн. Мих. Ал., ибо оба документа пом?чены третьим марта. Получается безусловное впечатл?ніе несогласованности очень тяжелое в таких государственной важности и деликатных для сов?сти каждого вопросах». Ставка в лиц? Лукомскаго считала «недопустимым» задержку приказа верховнаго. Нач. штаба, как видно из слов Лукомскаго, не считал возможным какія-либо дальн?йшія задержки, «пока не получится все черное по б?лому», ибо «проволочка» привела уже к тому, что «балтійскій флот окончательно взбунтовался». Мы увидим, что этот формальный вопрос послужил прелюдіей довольно больших осложненій тогда, когда приказ в. кн. Ник. Ник. дошел до Сов?та Р. Д.
[296]
Энгельгардт уже считал себя почти военным министром, — так разсказывает Половцов, встр?тившій его в Главном Штаб? посл? разговора со Ставкой: «Гучков не будет больше военным министром — завтра я буду военным министром».
[297]
Бубликов — его воспоминанія вышли раньше воспоминаній Ломоносова — совершенно также, со слов своих помощников, изображает вечерніе споры 3-го о форм? опубликованія актов отреченія. приписывая только кн. Львову проект традиціонной вн?шней формулировки манифестов.
[298]
Д?йствительное положеніе было таково. Когда командующій Балтійским флотом утром 2-го получил из Ревеля телеграмму коменданта кр?пости вице-адм. Герасимова, гласившую, что «положеніе грозит чрезвычайными осложненіями, если не будет мною объявлено категорически, на какой сторон? стою я с гарнизоном», он отв?тил: «Благоволите объявить вс?м частям, что Исп. Ком. Гос. Думы требует от войск полнаго подчиненія своему начальству, а от рабочих возстановленія усиленной работы, и что я д?йствую в полном согласіи с этим Комитетом, который занят устроеніем тыла, а от арміи и флота требует только поддержанія строгой дисциплины и полной боевой готовности для войны до поб?ды. Если положеніе потребует, во что бы то ни стало, категорическаго отв?та, то объявите, что я присоединяюсь к Временному Правительству и приказываю вам и старшему на рейд? сд?лать то же». Вечером Непенин телеграфировал Рузскому о необходимости принять р?шеніе, «формулированное предс?дателем Думы». Сообщеніе о манифест? в Ревел? было объявлено 'и получило широкую огласку'. «Безпорядки временно прекратились' — доносил Непенин в 8 час. утра 3-го. В три часа дня, однако, положеніе в Ревел? вновь приняло угрожающій характер' — сообщал Непенин. 'Прибытіе членов Думы не внесло достаточнаго успокоенія... Является желательным прибытіе деп. Керенскаго , который пользуется особым авторитетом среди рабочих... В Гельсингфорс? сегодня были безпорядки, прекращенные лично мною и нач. морской обороны в.-ад. Максимовым'. Зат?м посл?довала телеграмма от 7 ч. 30 м. веч., на которую ссылался Алекс?ев. На другой день в 11 ч. утра Непенин телеграфировал Алекс?еву: «Собрал депутатов от команд и путем уговоров и благодаря юзо-телеграммам мин. юст. Керенскаго удалось прекратить кровопролитіе и безпорядок... Через депутатов передал командам, пролившим кровь офицерскую, что я, с своей стороны, крови не пролью, но оставить их в командах не могу — виновных же пусть разберет Временное Правительство', а в 4 часа пришло «ошеломившее» вс?х в Ставк? изв?стіе: «в воротах Свеаборгскаго порта ад. Непенин убит выстрелом из толпы ».
