ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ВТОРОЕ МАРТА
I. «Приказ № 1».
2 марта 'стихія' начала входить в русло, и в Петербург? наступило зам?тное успокоеніе. 'В город? совершенно тихо, везд? флаги. Стр?льбы уже н?т. Поражает громадное количество людей' — вспоминает Ломоносов, смогшій прервать свою напряженную работу в мин. пут. сообщенія для очереднаго визита к зубному врачу. На улицах 'мирно' уничтожают царскія эмблемы (двухглавых орлов), а 'дворники подметают', — записывает Гиппіус. 'Дисциплина возстанавливается понемногу в войсках. Порядок царит в город?', вносит того же числа в свой дневник французскій посол. На улицах, если не исчезают индивидуумы, вооруженные с головы до нот — саблей, винтовкой, револьвером, ручными бомбами, с перекинутой через плечо пулеметной лентой, то эта 'модная' форма одежды стоит уже на грани превращенія в сюжет для революціонной каррикатуры, как и гарцующіе на улицах всадники на дрессированных лошадях, реквизированных в цирк? Чинизелли .
В этом успокоеніи, несомн?нно, значительную роль сыграла иниціатива сов?тских кругов. Отсюда был дан толчек организаціи на м?стах столичнаго населенія и гражданской милиціи, — 'милиціи младенцев', как назвал ее один из ея руководителей, так как наряду со студенческой и рабочей молодежью записывались и скауты 10-15 л?т. Сд?лавшись 28-го неожиданно для себя комиссаром Петербургской стороны, по предложенію членов Исп. Ком. Сов?та, один из редакторов 'Русскаго Богатства', П?шехонов. счел 'необходимым зайти в Исп. Ком. Гос. Думы, чтобы получить от него полномочія'. Писателю пришлось бес?довать с Милюковым, и он вынес впечатл?ніе, что в думском Комитет? вопрос об организаціи власти на м?стах даже не поднимался 'Для меня все ясн?е становилось, что Сов?т Р. Д. р?шительно опережает думскій комитет', — таково тогдашнее заключеніе мемуариста: уж в 4 часа в ночь на 28-ое Исп. Ком. приступил к организаціи районных комитетов. При наличности Думскаго Комитета в Петербург? не могло создаться центральнаго объединенія на подобіе т?х комитетов общественных организацій, в состав которых входили сов?тскіе представители, как одна из составных частей, и в руки которых в других городах фактически перешла власть в первые дни революціи. Так с перваго дня на столичной периферіи создалось своего рода двоевластіе, перешедшее очень скоро к полной административной, почти анекдотической неразберих?, когда всякаго рода самочинные 'гражданскіе' и иные районные комитеты с их комендантами и комиссарами проявляли 'сепаратистскія' вольности. Но в первые дни 'комиссаріат' на Петербургской сторон?, созданный в ц?лях 'водворить зд?сь свободу и установить народную власть', как видно из ярких воспоминаній его руководителя, им?л огромное сдерживающее и организующее начало, ибо 'праздничное, даже ликующее настроеніе' в масс? при пароксизм? 'сомн?нія, тревоги и страха' само по себ? вовсе не гарантировало ещё эксцесов. Не стоит говорить о возможных посл?дствіях той 'неслыханной' свободы, которая водворилась для 'преступнаго міра' с открытіем тюремных дверей [78].
Вопреки распространенному представленію в т? дни для столичной солдатской массы им?л умиротворяющее значеніе и пресловутый 'приказ № 1'. 'Утром 2 марта (т. е. в то самое утро, когда на улицах и в казармах стал изв?стен 'Приказ № 1' и создалась в изображеніи Шульгина и его единомышленников сгущенная атмосфера 'убійств') офицеры свободно могли появляться на улицах' — свид?тельствует на основаніи непосредственнаго наблюденія Набоков, подчеркивавшій в воспоминаніях, что выходить с утра 28-го на улицу в офицерской форм? стало опасно. Но в первые два-три дня эта опасность все же была относительна — не смерть витала, конечно, над т?м, кто носил офицерскую форму, а ему грозило насильственное разоруженіе со стороны возбужденной толпы. Что может быть наглядн?е показаній командира 82 п?х. Дагестанскаго полка, барона Радека, офиціально доносившаго 1 марта нач. Штаба верх. главноком. Алекс?еву о перипетіях, им пережитых 28 фев. в Петербург?, когда он возвращался из отпуска. Толпа хот?ла разоружить его на Балтійском вокзал?, но оставила, как только узнала, что он ?дет на фронт. Барон с Балтійскаго вокзала пошел п?шком на Царскосельскій и в донесеніи сообщал, что 'по дорог?... солдаты честь отдавали, хотя не вс?. а чернь угрожала и старалась напугать, стр?ляя через голову на воздух'. Командир Дагестанскаго полка был офицером, враждебно относившимся к революціи, и держал себя, пожалуй, в толп? даже вызывающе. На вокзал?, — писал он в рапорт?, — 'на предложеніе ?хать в Гос. Думу, гд? зас?дал какой-то комитет, узурпировавшій власть и называвшій себя Временным Правительством, я, конечно, отказался'.
Так было в разгар солдатскаго мятежа[79]. Конечно, были насилія, были убійства и в Петербург? Но могут ли отд?льные эксцессы свид?тельствовать о специфической атмосфер? убійств, которая создалась в первые дни революціи? Общій колорит эпохи настолько очевиден и ясен, что испытываешь н?которое чувство неловкости за озлобленіе мемуариста, который в своих личных переживаніях стремится изобразить перед потомством д?йствительность в сугубо мрачных тонах. Он возводит клевету на тогдашнюю современность — она была очень далека от фанатичной пропов?ди своего рода 'варфоломеевской ночи'. Трудно случайной статистикой что-либо доказать. В свое время в статистическом отд?л? петербургская комитета союза городов был составлен список 'пострадавших' в дни февральско-мартовской революціи. Данныя тогда же были опубликовали в газетах с указаніем, что они были собраны студенческой организаціей союза. Основаніем для составленія списка послужили св?д?нія, доставленныя из больниц и лазаретов. Немало пострадавших в такую регистрацію, понятно, не было включено. Ген. Мартынов, пользовавшійся архивным матеріалом Чр. Сл. Ком., куда эти данныя были представлены, приводит Цифру 1.315 пострадавших (убитых и раненых)[80] . Распред?ляется это число так: офицеров 53, солдат 602, чинов полиціи 73, граждан обоего пола 587. Сколько среди них было убитых, мы не знаем. Число 'жертв революціи' (их было по офиціальной статистик? 181), торжественно похороненных 23 марта на Марсовом пол?, ничего не говорит, ибо это была революціонная демонстрація, мало считавшаяся с реальностью[81]. Запись Гиппіус 7 марта, говорящая об 'уродливом' копаніи могил для 'гражданскаго там хороненія собранных трупов, державшихся в ожиданіи', повидимому, не очень далека от д?йствительности[82]. Сколько среди этого неизв?стнаго количества убитых погибло от шальной 'революціонной' пули в дни безсмысленной уличной перестр?лки, носившей или демонстративный характер, или вызванной паникой, неум?ніем обращаться с оружіем, а нер?дко служившей забавой подростков? Мы этого никогда не узнаем. Шкловскій, непосредственный участник революціонных д?йствій, уб?жден, что большинство погибших надо отнести к числу случайных жертв. Конечно, воспріятія современников были крайне субъективны, — напр., ген. Селиванов на фронт? заносил в дневник со слов письма от 'Тамуси': 'в газетах не было 1/8 того, что было на д?л?. Ужасно! Вот вам и свобода печати и слова'.
Посколько мы можем признать относительную ц?нность приведенной статистики, посколько приходится заключить, что она опровергает граничащая с инсинуаціей сужденія мемуаристов, пытающихся подчас сознательно каким-то кровавым туманом окутать первые дни февральской революціи. Как ни далека была от уличной жизни придворная дама Нарышкина, все же она не могла бы написать в свой дневник 28- го: на улицах полный порядок, нигд? ни мал?йшаго насилія. Не только люди в 'офицерской форм?', но и люди в ненавистном масс? полицейском мундир? не подвергались на улицах Петербурга жестокой расправ? в дни 'солдатскаго бунта'. Когда бывшій член Гос. Думы Бородин (к. д.) в день десятил?тія революціи вспоминал в нью-іоркском 'Новом Русском Слов?', как 'полицейских безпощадно убивали в участках и на улиц?', его память, быть может, и безсознательно воспроизводила под напором посл?дующих переживаній н?что такое, что было очень далеко от д?йствительности — слишком разительна была та цифра — 70, которую давала 'статистика'. Наблюдавшіе уличную толпу, реально отм?чают нам 'озлобленность' против полицейских в моменты, когда обнаруживалась стр?льба с крыш из пулеметов (воображаемых), или когда ловили переряженных 'фараонов'. На этих расправах особо останавливается в своих воспоминаніях бар. Врангель (отец); ряженые городовые, — по его словам, — становились 'гипнозом, форменным
