великокняжеской демонстраціи, 'революціонная осанка' представителя императорской фамиліи даже 'восхищала' солдат[88]. Но... 'тут вдруг посыпались фантастичеcкія, непонятныя изв?стія из ц?лаго ряда полков, — вспоминает Эигельгардт, — о том, что офицеры запирают солдат в казармах, отбирают оружіе, заставляют присягать на в?рность старому порядку. Был отправлен ген. штаба полк. Балобан в Егерскій полк, чтобы выяснить там положеніе вещей, кор. Гуровскій и еще н?сколько офицеров отправились в другіе полки для пров?рки св?д?ній и для успокоенія солдат'. Посланные принесли успокоительныя изв?стія, но 'с другой стороны, ко мн? по-прежнему приб?гали солдаты, взволнованные и, видимо, уб?жденные, докладывали о контр-революціонных выступленіях офицеров... Было несомн?нно, что тут была типичная провокація, и что провокація им?ла усп?х'. Энгельгардт доложил думскому комитету о распространившихся слухах я о возможных эксцессах (мемуарист относит свое сообщеніе на вечер 1 марта), и было р?шено для успокоенія солдат издать приказ о недопустимости отбиранія у них оружія. Упомянув о слухах, которые были пров?рены и оказались ложными, временный командующій революціонной арміей объявил, что 'будут приняты самыя р?шительныя м?ры к недопущенію подобных д?йствій,
Были ли какія-нибудь основанія для распространившихся слухов, была ли это 'провокація' или просто у страха глаза были велики? Стоит заглянуть в опубликованную неполную серію входящих и исходящих бумаг Военной Комиссіи за 28 февраля для того, чтобы воочію себ? представить фантастическіе слухи, распространявшіеся по городу и волновавшіе гарнизон. Отовсюду поступают частныя св?д?нія о больших полицейских засадах в т?х или иных домах, о воображаемых пулеметах на крышах, о таинственных 'черных автомобилях', разъ?зжающих ночью по улицам и разстр?ливающих прохожих, — св?д?нія, которыя подчас сопровождаются лаконическими пом?тками: 'нев?рныя св?д?нія', 'не оправдалось'. Один из 'караулов' доносит на основаніи св?д?ній, доставленных 'частными лицами', что в Академіи Ген. Штаба 'собралось около 300 офицеров, вооруженных пулеметами, с ц?лью нападенія на Таврическій дворец', от студентов с Балтійскаго вокзала поступают из 'достов?рных источников' св?д?нія о продвиженіи с фронта '36 эшелонов в Царское Село', из сапернаго батальона сообщают о прибытіи в Зимній дворец артиллеріи из Царскаго Села с 12-дюймовыми орудіями и т. д.
Среди подобных слухов могли быть и слухи, вовсе не провокаціонные о попытках разоруженія. Трудно, однако, представить себ?, чтобы в обстановк? 28-го, а т?м бол?е перваго, подобные случаи реально могли им?ть м?сто. Современники не зафиксировали ни одного конкретнаго случая, и посл?дующія сообщенія повторяют лишь голословныя предположенія, высказанныя Стендовым 30-го марта: 'н?которые офицеры, очевидно, сторонники стараго режима, начали разоружать солдат'. При этом произошли эксцессы. Слухи в гораздо большей степени могли возникнуть в связи с отд?льными распоряженіями военной комиссіи, им?вшими ц?лью 'возстановленіе порядка'. Не надо забывать, что это был лишь второй день революціи, а для периферіи в сущности первый[90]. В то время, как думскіе представители в Таврическом дворц?, призывая солдатскія команды сорганизоваться и объединиться с офицерами под думским флагом, указывали на опасность, которая грозит еще революціи, военная комиссія или отд?льные ея представители одновременно разсылали 'приказанія' в род? того, которое было дано, напр., прап. Пикоку, адъютанту квартировавшаго в Красном Сел? полка ('приказаніе' от 1 марта за подписью Энгельгардта): предписывалось передать 'нижним чинам', оставшимся в Красном, чтобы они 'никуда из расположенія полка не двигались и с особым усердіем немедленно приступили бы к занятіям'. Такія 'приказанія' могли быть в это время ц?лесообразными в отношеніи таких привилегированных военно- учебных заведеній, как пажескій корпус ('приказаніе' 28 фев.) и н?которыя военныя училища (которым не вполн? дов?ряли)[91], — учебныя занятія 'в полном нормальном порядк?' спасали училища от возможных эксцессов. Совс?м по иному подобные приказы в 'разгар? возстанія' могли отлагаться в солдатской психик?, — особенно, если они не совс?м удачно формулировались в привычных терминах полицейскаго режима; напр., 'дозорам', назначенным от Преображенскаго полка, 1 марта вм?нялось в обязанность ''разгонять различныя сборища на улицах' (приказ командира батальона 'во исполненіе распоряженія Временного Комитета охраны гор. Петрограда' с пом?ткой: 'не подлежит оглашенію'. В царившем хаос? каждый член отдавал (нер?дко самостоятельно) 'приказанія' на различных офиціальных бланках — отсюда и р?зкія противор?чія. Впосл?дствіи военная комиссія в офиціальном отчет? представляла свою д?ятельность вполн? посл?довательной и планом?рной. Конечно, это было не совс?м так в первые дни[92].
Расхожденіе между двумя политическими секторами должно было сказываться в самом подход? к вопросу о 'возстановленіи порядка', расхожденіе, которое Энгельгардт в воспоминаніях опред?лил так: 'говорить нечего, что для конституціоналистов и постепеновцев, членов прогрессивнаго блока, дальн?йшее 'углубленіе' революціи уже было не нужно 28 февраля'. И т?м не мен?е я побоялся бы, не нарушая исторической перспективы, р?зко противопоставить в данном случа? политику 'думскую' политик? 'сов?тской', как это д?лают вс? мемуаристы л?ваго сектора. Вот прим?р. Анализируя слова, с которыми Милюков 28-го обращался к воинским частям, Суханов отм?чает проницательность того, кто 'не в прим?р своей думской периферіи ум?л смотр?ть в корень' и в 'первый же момент революціи', 'еще до выясненія позиціи Сов?та', поставил 'ребром будущій роковой вопрос о двоевластіи'. Милюков, призывая подчиняться единой власти — Временному Комитету — указывал, д?йствительно, на опасность двоевластія (слова его были воспроизведены в 'Изв?стіях' журналистов). Между т?м, едва ли им?ется сомн?ніе в том, что в своих опасеніях оратор был далек от мысли бросить 'яблоко раздора' и отгораживаться от политики Сов?та, о настроеніи котораго он был мало осв?домлен, и который в первые дни не претендовал на власть; говоря о двоевластіи, Милюков им?л в виду еще не ликвидированную старую власть, — это вытекает из контекста вс?х его р?чей. Суханов заключает: 'с утра 28-го по всему фронту праваго крыла уже шла атака на гарнизон с кличем: 'возвращайтесь спокойно в казармы, подчиняйтесь офицерам, подчиненным Гос. Дум? и не слушайтесь никого больше, опасаясь двоевластія'. Было ясно 'нашему Исп. Ком... предстояло немедленно принять м?ры к постановк? агитаціоннаго д?ла... среди гарнизона... и немедленно озаботиться производством выборов во вс?х воинских частях в Сов?т Р. Д.'. Итак, посл?дующая сов?тская политика, одним из звеньев которой было изданіе 'приказа № 1', изображается в вид? сознательнаго противод?йствія политик? думской. Согласиться с этим без очень существенных оговорок нельзя. Н?сколько, быть может, сусально зарисованная картина, на которой изображен член Гос. Думы октябрист свящ. Петров, из вестибюля Таврическаго дворца благословляющій 28 февраля подходящія воинскія части, и соц. дем. Чхеидзе, на кол?нях 'с восторгом' ц?лующій, как символ поб?дившей революціи, красное знамя, выхваченное из рук солдат Инженернаго батальона, пришедшаго одним из первых 'с офицерами' и 'оркестром музыки' (воспоминанія Станкевича) — в большой степени даст представленіе о подлинном господствовавшем тогда настроеніи...
'Знаменитый приказ Родзянко', изданный 'без в?дома значительной части членов даже думскаго комитета', утверждал Стеклов в доклад? 30 марта, — привел к эксцессам. 'Мы первые скорбили о смертях и насиліях', — говорил Стеклов: 'Мы никогда не призывали к кровопролитію и убійствам. Наоборот, вс?м в?сом своего авторитета мы старались возд?йствовать против этих эксцессов... Мы не могли не вид?ть, что армію толкают на эксцессы, что народ призывают к насилію этим, в лучшем случа?, неосторожным политическим актом, неразумность котораго не мог сразу оц?нить его автор. Я должен сказать, что думскій комитет посп?шил взять обратно и уничтожить приказ[93], но яблоко раздора было брошено: оказалось, не только революція, но и права солдата не обезпечены, и зд?сь стихійно вылилось... бурное стремленіе солдат как-нибудь оформить свои права'. Эксцессы, вызванные 'приказом' Родзянко и попытками разоруженія гарнизона (или только 'провокаціонными' слухами), остаются неуловимыми и, думается, они должны в большей степени быть отнесены за счет поздн?йшей придуманной аргументами, объяснявшей т?, скор?е все же единичные факты революціоннаго насилія над отд?льными офицерами, которые им?ли м?сто в Петербург? в дни 28 февраля и перваго марта. В наличности у гарнизона оставалось напряженное, бол?зненно-взвинченное самочувствіе, всегда грозное в обстановк? угрожающей демагогіи, — как бы в преддверіи возможных эксцессов... Нельзя не пов?рить тому, что большинство членов Исп. Ком., как и люди, зас?давшіе в думском комитет?, были чрезвычайно обезпокоены, поступившими из
