порыву, она тихо проговорила:
– А теперь я спою вам любимую песню моего мужа. Он погиб в Чечне четыре года назад.
Она склонилась над гитарой, чтобы скрыть вырвавшиеся на волю слезы.
Печальная мелодия взлетела над поляной, закружила над притихшими людьми, отозвалась далеким протяжным стоном в скалах. Алексей, весь подавшись вперед, с изумлением вглядывался в девушку.
Гитара плакала вместе с Леной, горюя о безвозвратно ушедшей любви. Женщины, не стыдясь, вытирали слезы, старики в орденах и медалях пригорюнились на скамейках, даже молодежь, до этого беспечно лузгавшая семечки и затевавшая шутливые потасовки на траве, затихла, слушая бесхитростные слова, сочиненные, возможно, их одногодком, так и не вернувшимся со страшной и никому не нужной войны.
Максим Максимович увидел, как зашевелились губы Алексея, и вслед за ним и Леной тихо подхватил припев:
Алексей резко повернулся к Гангуту. Синие глаза потемнели, смотрели настороженно.
– Откуда она знает эту песню? Это мой друг сочинил, и я нигде, кроме Чечни, ее не слышал.
– Эту песню очень любил петь муж Лены, Сережа Айвазовский.
– Айваз? – потрясенно прошептал Алексей. – Так это Айваз был ее мужем?!
– А вы разве знали его? – Максим Максимович был потрясен не менее Ковалева.
– В одном училище четыре года вместе, затем две командировки в Чечню. Он же меня, раненного, на себе вынес, от душманского плена спас. – Алексей горестно потряс головой. – Господи, я ведь даже не знал, что он жениться успел. Мы с ним по молодости зарок дали: не обзаводиться семьей до полковничьих звезд.
– До полковника он одной звезды не дотянул, – тихо сказал Максим Максимович, – но звезда Героя остальные перетянет...
– Почему она мне ничего не сказала? – Ковалев схватил Максима Максимовича за отворот рубашки. – Что же вы молчали?
– Алеша, во-первых, отпустите меня. Люди смотрят, подумают, что у нас драка назревает. – Гангут поправил воротник. – Во-вторых, значит, вы не о том спрашивали ее, дорогой мой. – И он, подхватив видеокамеру, поспешил вдоль рядов зрителей. Но, пройдя несколько шагов, остановился: – Почитайте сегодняшнюю «Комсомолку», Алеша, там моя статья о Сергее. Я, конечно, редко берусь за перо, мое оружие – видеокамера. Но в этот раз не вытерпел. Душа требовала, рвалась прямо рассказать о вашем друге и моем зяте...
На сцене молодой парень в форме десантных войск обнял Лену:
– Спасибо, сестренка!
Лена спустилась с эстрады, подошла к отцу, и они, не оглядываясь, направились к машине Мухиных. А Алексей некоторое время молча стоял и растерянно смотрел им вслед. Наконец к нему подошла Наталья и взяла за руку. Он с недоумением посмотрел на девушку, но затем встряхнул головой, словно избавлялся от наваждения, улыбнулся. Молодые люди направились к танцплощадке, и, когда Лена бросила в их сторону взгляд из окна отъезжавшей машины, они уже кружились в вальсе. И больная нога Натальи, казалось, совсем не была ей помехой.
Глава 13
Алексей долго не мог заснуть, несколько раз подходил к окну. В комнате Лены тоже горел свет. Максим Максимович курил в мансарде, и Алексей в конце концов окликнул его. Вскоре они сидели на кухне Ковалевых за бутылкой коньяка, переговаривались шепотом и старались не звенеть посудой, чтобы не разбудить Эльвиру Андреевну.
Максим Максимович понимал: последние события и особенно статья в газете потрясли и дочь, и Алексея. Уходя, он слышал, как тихонько плакала у себя в спальне Лена, но заходить к ней не стал.
Жестоко бередить старые раны, но девочка, получается, почти ничего не знала о своем муже. Максим Максимыч многое повидал и испытал в своей жизни, но и его до глубины души взволновала судьба простого российского парня, совсем ненадолго вошедшего в их семью и оставившего глубочайшую и, как он убедился, незаживающую рану в сердце дочери.
Алексей много пил в этот вечер, но не пьянел, и только глаза блестели все лихорадочнее, зрачки расширились, а лицо побледнело. Заплетающимся от коньяка языком он рассказывал о дружбе с Сергеем, о совместной службе в специальной разведгруппе. Ребят Сергея прозвали «айвазовцами» – они были самыми рисковыми, бесшабашными, отчаянно смелыми в десантном полку дивизии. Ковалев вспомнил, как они настигли в «зеленке» вблизи Толстой Юрта банду боевиков одного из самых опасных и фанатичных полевых командиров Амирхана Гасаева. Вооруженные до зубов «духи» пытались уйти в горы. Перед этим они взорвали два фугаса на дороге, уничтожив БТР и наливник, расстреляли из пулеметов бойцов сопровождения. В погоню за ними бросились бойцы Айваза, а Гасаев знал, что от кого-кого, но от «айвазовцев» им не спастись. Тайными тропами они пытались уйти в Грузию, но Сергей разгадал их замысел, и в одном из ущелий разгорелся жестокий бой. Сергея тогда в первый раз ранило, но из «духов» никто не ушел. Погиб и сам Гасаев. Потом был еще не один отчаянный рейд по выявлению баз боевиков в горах и схронах в горных аулах, стремительные броски и засады на тайных тропах, по которым переправляли оружие и арабских наемников, взорванные склады с боеприпасами и освобождение заложников и пленных солдат Российской армии...
За голову Айваза и Хаттаб, и Басаев обещали большие деньги. За ним охотились снайперы, однажды подослали убийцу-смертника, Сергей самолично задержал его. У фанатика, местного ваххабита, обнаружили пояс смертника, он намеревался взорвать домик, в котором в то время жили Сергей и Алексей. Казалось, пули не берут Айваза, легкие ранения не шли в счет – их он умудрялся переносить на ногах, словно нечаянную простуду. В отличие от многих в России его никто не ждал. Армия заменила ему дом, семью, здесь были его друзья, а то, что смерть ходила по пятам, – что ж, издержки есть на любой работе.
– Понимаете, Максим Максимович, у меня таких друзей после Чечни больше не было. Знаю, ему не до писем было, но и я хорош гусь, тоже перестал ему писать, так и потеряли друг друга. – Алексей сжал голову руками. – И вот, оказывается, Серега погиб, а я ничего не знал, и сердце не подсказало.
Он посмотрел в окно. В соседних окнах продолжал гореть свет. Алексей кивнул в их сторону:
– Она что, до сих пор читает?
– По-моему, уже нет. Но когда я уходил, плакала. Лена очень любила Сергея, Алеша. Человек он был славный. Они ведь на Ханкале познакомились. Мы с Леной были в Чечне в командировке, и любовь у них, без преувеличения, завязалась с первого взгляда. – Максим Максимыч тяжело вздохнул. – Она до сих пор так и не знает, как он погиб. В статье, вы заметили, этого нет. Я преднамеренно не стал вдаваться в подробности. Его группу кто-то предал, и они попали в окружение. Сергею оторвало ногу. Истекая кровью, он прикрывал своих ребят и, когда уже, видно, понял, что умирает, подорвал себя и нападавших гранатой. Потом эти сволочи возили по селам его голову и бахвалились, что наконец-то покончили с Айвазом. В Интернете фотографии появились... Но мне сказали, что «айвазовцы» тот аул, где эта банда скрывалась, из минометов уничтожили. Голову отбили у «духов», но Сережину ли, никто так и не узнал, слишком была изуродована.
Алексей молчал, обхватив голову руками. Максим Максимович заметил, как по его руке скользнула и скатилась слеза. Он поднял на Гангута покрасневшие глаза и по-мальчишески шмыгнул носом.
– Максим Максимович, давайте помянем Серегу, лучшего из мужиков, которых я встречал на свете.
Они выпили. Алексей вышел в соседнюю комнату и вернулся со старенькой гитарой, любовно поглаживая ее по грифу.
– Она у меня еще оттуда. Когда в госпиталь отправляли, все мои бойцы на ней расписались, а вот и Сережкина подпись. – Он задумчиво провел пальцами по буквам, выдавленным шариковой ручкой по светлому лаку: «Не забывай друзей, Леха!» – Выходит, все-таки забыл! – Склонившись к гитаре, он взял
