им спины, смазывал потертости и ссадины мазью. Животные покорно переносили не очень приятную процедуру, изредка отмахиваясь хвостами от появившегося после дождя гнуса. В распадке было тихо, тучи комарья и мошкары назойливо гудели и вились вокруг лица. Пришлось доставать из аптечки мазь от гнуса.
Отец притащил сухое бревнышко, очевидно, из остатков какого-то строения. Мужчины достали небольшую двуручную пилу, распилили бревно на несколько чурбачков, и Алексей, раздевшись до пояса, принялся орудовать топором. Лена исподтишка наблюдала за ним. Мускулы играли и перекатывались под золотистой кожей. По бугоркам позвоночника сбежала тоненькая струйка пота, и Лене нестерпимо захотелось проделать тот же путь языком, почувствовать солоноватый привкус влаги у него на спине, исследовать все изгибы мощного мужского тела. Вдруг ее внимание привлекла тонкая светлая полоска, начинавшаяся от спинных ребер и уходившая к грудине. У нее учащенно забилось сердце: Эльвира Андреевна рассказывала о тяжелом ранении сына. Вражеский осколок пропорол его тело, и, может быть, только по чистой случайности Алексей остался жив. А если бы нет? Тогда бы не было для нее ни этих скал, ни этой тайги, ни этого стука топора. Не было бы одуряющей синевы шальных глаз и сводящих с ума ночей... Окажись они одни, Лена не задумываясь, исцеловала бы тонкий светлый след боли, когда-то пронзившей Алексея. Разгладила бы его руками, чтобы он забыл обо всем на свете и принадлежал только ей, любимый и единственный.
Лучи солнца преломились в радугу. Многоцветное коромысло зависло на фоне темных туч, торопливо скатывавшихся к востоку. Алексей проследил за взглядом Лены и, воткнув топор в полено, присел на соседнее, закурил.
– Я слышал, местные жители верят, что радуга – это ворота в рай. Правда, рай у них свой, почти земной: соболя много, белки, олешки жирные бегают, а вместо строгого апостола – медведь. Тут его особо почитают, дедушкой да батюшкой называют, а еще хозяином...
Внезапно спокойно лежавший на крыльце Рогдай вскочил на лапы, взволнованно втянул воздух. На холке лайки вздыбилась шерсть. По бывшей улице поселка, легкий на помине, брел его величество – истинный барин тайги, Михаил Потапович Топтыгин! Огромный медведище то и дело безмятежно останавливался, мордой или лапой отваливал камни, вылизывал под ними личинок муравьев. Ветер дул с его стороны, и зверь до поры до времени не замечал опасности. Алексей схватил Рогдая, прижал к себе. Максим Максимович, присев на колено, снимал зверя видеокамерой. Словно завороженная, Лена застыла на крыльце с грязным веником в руках. Медведь продолжал пробираться сквозь кустарник, низко опущенная голова покачивалась из стороны в сторону: ему было лень поднять ее и посмотреть вперед. Ничего не подозревая, зверь прошел совсем близко от людей, остановился метрах в десяти от них, разгреб лапами мох под деревом, подобрал языком корешок, похрустел зубами, заглянул в пустоту под камнем, поднял голову да так и замер от неожиданности.
– С нами щи хлебать! – крикнул во всю мощь Алексей и оглушительно свистнул.
Зверь рявкнул и подскочил на месте. Увидев вблизи себя людей, он с перепугу метнулся назад, потом бросился, не разбирая дороги, сквозь заросли ивняка и во всю прыть понесся вверх по гребню.
Рогдай вырвался из рук Алексея, и тот еле успел схватить его за ошейник. Пес завертелся юлой и протащил его метра три по двору.
Медведь скрылся тем временем за увалом, но еще долго доносился из-за горы его панический рев:
«Ух, ух, ух!..»
– Ну, Лена, твой пес и зверюга! Смотри, какую дорогу по крапиве пропахали! – кивнул на черную полосу земли среди яркой зелени Алексей, разглядывая покрывшиеся красноватой сыпью руки. – Вы что, все это сражение сняли? – уставился он на Максима Максимовича, заходившегося от смеха на крыльце.
– Конечно! Век бы себе не простил, если бы столь ценный кадр упустил! – Максим Максимович спустился с крыльца и похлопал возбужденного пса по морде. – Хорошая псина, смелая!
– Рогдай со своей мамашей зимой трех медведей взяли, – похвасталась Лена, – последнего зверя так схватил за «штаны», еле отодрали уже от мертвого, зубы ножом пришлось разжимать, – пояснила Лена.
– Смотри-ка, улыбается, мерзавец! – Алексей присел на колени, потрепал пса за мохнатые щеки. – Знаю твою хватку, на себе испытал!
– Слава богу, он тогда вполсилы, не по-настоящему рванул. В запале получилось. На человека он не кидается без веской причины, – защитила пса Лена.
А тот продолжал возбужденно бегать вдоль ограды, обнюхивал медвежьи следы и то и дело удивленно посматривал на людей: «Почему не догоняете медведя? Такая добыча ушла!»
– Пойдем, Рогдай, прогуляемся до ужина по горе, разведаем окрестности, а то ты на месте дырки вертишь от нетерпения, – сказал Алексей.
И пес понял, сел на задние лапы и преданно посмотрел на Ковалева. Затем коротко гавкнул, и, насторожив уши, оглянулся на лес.
– Подожди, подожди, дай собраться, – Алексей потрепал его за загривок и направился к крыльцу.
Лена посторонилась, пропуская Ковалева в дом.
– Долго не задерживайся, скоро будем ужинать, – сказала она мягко.
– Мы мигом, – заверил Алексей, – одна нога здесь, другая – там!
Захватив карабин и собаку, Алексей поднялся по следам медведя на гребень. Мишки нигде не было видно: зверь со страху, вероятно, отмахал не один километр.
Внизу курчавился дымок из трубы. Максим Максимович, собрав дрова в охапку, переносил их в избу, подальше от сырости. Лена, очевидно, суетилась в избе.
Ковалев выбрал камень посуше, подстелил куртку, сел, и его мысли потекли в обычном направлении: во время рыбной ловли Максим Максимович сообщил ему нечто, с того времени занимавшее все его мысли. Гангут проговорился еще об одной цели своего визита: во что бы то ни стало уговорить Лену вернуться домой. Журналист долго талдычил о необыкновенных способностях дочери, которая по глупой прихоти чуть не зарыла их в землю, о возможностях, которые открывала ей работа в одной из популярных газет. Алексей ошеломленно молчал.
Он ни разу не подумал о том, что существует вероятность отъезда Лены. И только сейчас осознал, насколько это реально. Девчонка городская до мозга костей. Каприз прошел, и настала пора возвращаться. Он вдруг осознал, что через несколько дней, возможно, навсегда уйдет из его жизни женщина с милым прекрасным лицом, и он никогда больше не почувствует вкуса ее губ, тепла ее тела. За эти дни он успел привыкнуть к ее присутствию, ее улыбке, голосу. Обхватив голову руками, Алексей яростно и грубо выругался. Шнырявший под ногами пес недоуменно посмотрел на него, а Ковалев глухо, как от невыносимой боли, застонал. Неужели его опять затянула подлая трясина – любовь? Иначе как назвать то состояние на грани сумасшествия, которое охватывает его при взгляде на нее? А может, это и к лучшему, если она уедет? Уйдут тревоги, беспокойство, ревность. У него есть все, о чем он когда-то мечтал: интересная работа, новые друзья, планы, которым, он уверен, суждено сбыться, а со временем он решит и семейные проблемы. Он в принципе был равнодушен к детям, но почему-то последнее время нет-нет, да и возвращался к мысли о женитьбе. Мать он, конечно, немного подразнил, когда сказал ей про Наталью. Но чем черт не шутит, девушка – вполне подходящая кандидатура на роль молодой жены. Он скривился, сознание отказывалось ему подчиняться, вместо Натальи оно услужливо подсунуло ему иную картину: женщина с глазами цвета крыжовника в простеньком домашнем платье с упитанным бутузом на руках.
Алексей решительно затушил бычок, спрятал его в карман. Он достаточно трезво относился к сексу, с женщинами у него никогда не возникало особых проблем, все конфликты решались оперативно, без последствий. Похоже, он попался на свой же крючок, а мысли о Лене не получается выжечь даже каленым железом...
За ближайшими гольцами затухал отсвет короткой вечерней зари. Горы медленно растворялись в синей дымке сумерек. Древняя тайга погружалась в молчание.
В доме внизу замигал огонек, очевидно, зажгли свечу. Тревожно вглядываясь в подступающую темноту, на крыльцо вышла Лена, негромко крикнула:
– Алеша, ты где?
Он вынырнул из сгустившихся сумерек, и она испуганно отпрянула.
– До смерти напугал!
