повернулась к нему спиной.
– Лена, выслушай меня! – Он мягко взял ее за плечи, развернул к себе, заметив, что старший Гангут деликатно отошел в сторону и принялся выкладывать на полотенце продукты из рюкзака.
– Слушаю вас, господин главнокомандующий! – Губы у нее дрожали, но глаза смотрели сердито, с вызовом. – Развязываете себе руки, Ковалев, и вам глубоко безразлично, что мы чувствуем при этом. Мальчику захотелось в казаки-разбойники поиграть. Да плевать я хотела на эту базу с Македонцем в придачу. Одного накроют, десять новых появятся, а тебя, Ковалев, уже не будет. – Она обняла его, прильнула к груди. – Я люблю тебя и не переживу, если что-то с тобой случится!
Алексей оторвал ее руки от себя.
– Еще твоих истерик сегодня не хватало! Сейчас ты уйдешь, – сказал он твердо. – Мне не нужно, чтобы ты путалась под ногами и получила пулю в лоб. Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, и клянусь всем на свете, на этот раз ты меня послушаешься!
Лена отшатнулась, все, что угодно, но только не эти грубые и суровые слова она собиралась услышать от него. Вся ее решительность вмиг улетучилась. Наконец она с трудом выдавила из себя:
– Выходит, я для тебя ничего не значу?..
Алексей упреждающе поднял руки:
– Ради бога, все, что между нами произошло, ежесуточно происходит с миллионами мужчин и женщин...
Он не успел увернуться и чуть не упал от сильной затрещины.
– Жалкий и ничтожный негодяй! К несчастью, я позволила себе подумать, что встретила человека, которого смогла бы полюбить, и горько теперь об этом сожалею. Ты не представляешь, насколько ты мерзкий, бесчестный тип! – Она смерила его взглядом с головы до ног, презрительно улыбнулась и подошла к отцу.
Алексей уставился на нее, потирая щеку, с выражением полного недоумения.
– Лена, ты меня не так поняла.
Она вернулась, вырвала у него из рук карту.
– Я все прекрасно поняла, ты испугался, что тебя потянут в мужья? Можешь не волноваться, об этом вопрос никогда не стоял и впредь стоять не будет!
– Послушай, дурочка, шансов уцелеть втроем меньше, чем у снежка на горячей сковородке! – Алексей посмотрел ей в глаза и уже другим, жестким, тоном произнес, как отрубил: – Впрочем, почему я должен тебя уговаривать? Не хватало мне еще дамских разборок! Через пять минут, слышишь, вы должны быть уже за той горкой, если не хочешь, чтобы я применил силу.
Некоторое время Алексей наблюдал, как они преодолевали пологий горный склон и затем скрылись за увалом.
Максим Максимович на прощание виновато взглянул ему в глаза, неловко пожал руку, протянув пакет с его долей продуктов:
– Здесь немного, но на двое суток худо-бедно должно хватить.
Лена, отвернувшись, молчала. Она проверила оружие, вскинула полупустой рюкзак на плечо. Алексей заметил, как резко обострились черты ее лица, возле губ залегла печальная складка. Ему мучительно захотелось послать все к чертовой матери, догнать ее, сказать что-то очень нежное и нужное, чтобы разгладилась горестная складочка, исчезли боль и гнев в любимых глазах. Но он не имел права расслабляться. В конце концов, он всегда успеет с ней объясниться, но если сейчас расслюнявится, то будущее преподнесет ему много проблем.
Алексей не стал возвращаться мимо пленника, чтобы не демонстрировать лишний раз, что одинокий волк вышел на тропу войны.
Прежде всего необходимо незаметно снова проникнуть в долину, осмотреться, предпринять кое-какие меры, чтобы враги почувствовали себя дичью на вертеле: вас крутят, вертят, со всех боков поджаривают, а вы при этом настолько беспомощны, что даже клюнуть не в состоянии ввиду полного отсутствия головы.
Оставшись один, он почувствовал облегчение.
Спутники его были достаточно опытными путешественниками и умели вести себя в горах, с картой заблудиться у них не получится, поэтому совесть его успокоилась. Он практически уже спас их от бандитов, теперь его очередь поиграть с Македонцем в кошки-мышки, и если повезет, то роль кошки он предполагал сыграть сам.
Себя он чувствовал примерно так же, как двенадцать лет назад после получения приказа: нервы натянуты, все чувства до предела обострены и в мозгу не осталось ничего лишнего – только боевая задача.
Первый часовой встретился Алексею на подходе к поселку. Значит, «охотники» успели уже вернуться, но пока еще пребывают в неведении относительно планов, а главное, местонахождения преследуемых, если поспешили выставить заградительные кордоны. Причем, как он сразу отметил для себя, наименее вероятным они считали их прорыв через горловину долины.
Это было заметно по часовому – совсем молодому пареньку. Ему не дашь больше двадцати, и, похоже, он еще не наигрался досыта в солдатики: с автоматом наперевес он изображал из себя Рэмбо в одной из тех ситуаций, где зуботычины и удары ногой раздаются налево и направо и, как Алексей заподозрил, со спущенным предохранителем. Ковалев на мгновение заколебался, неожиданно он вспомнил своих бойцов, зеленых, необстрелянных, у каждого из них были матери, которые ждали их с войны живыми и здоровыми, но тут же отбросил все сомнения, полагая, что на весах сейчас лежит нечто большее, чем травма головы молодого шакаленка.
А тому наконец надоело играть с автоматом. Присев на корточки, он принялся с любопытством рассматривать муравейник. Автомат мешал ему, и он закинул его за спину. Но в тот момент, когда Алексей уже был готов нанести ему удар по затылку, часовой неожиданно повернулся, вскинул голову – глаза у него округлились, и он медленно, одной рукой потянув со спины оружие, стал подниматься во весь свой немалый рост. В ту же секунду кулак Алексея вошел в его солнечное сплетение, воздух стремительно покинул легкие, и парень согнулся пополам. Рубленый удар ребром ладони по шее – и он, не издав ни звука, упал к ногам Алексея.
Десять минут спустя Ковалев сидел среди камней и рассматривал свою добычу: три дополнительных рожка к автомату, пистолет, что он забрал у Коляна, и большой нож с широким лезвием, которым с ним «поделился» часовой. Конфискованные автоматы лежали рядом, и, недолго думая, он разбил их о кусок базальта.
Склонившись над небольшим озерком дождевой воды, увидел свое отражение и сморщился от отвращения: грязный, небритый, одно слово – натуральный бомж, ничего не скажешь. Умывшись, пошарил по карманам, сигареты пропали, видимо, выронил, когда бежал по тайге. Часовой, к несчастью, оказался некурящим. Выходит, теперь еще курево придется добывать.
Алексей поднялся на гребень горы, нависшей над поселком справа. Скальные обрывы не давали спуститься поближе, но в бинокль он разглядел, что практически все бандиты в сборе, за исключением тех, которым не повезло, встретившись с ним тет-а-тет. Возле разрушенных корпусов разгуливали более десятка дюжих парней с Шерханом во главе, вскоре к ним присоединился Македонец. Правда, он утратил величественную осанку, сгорбился, опустил плечи. Шерхан что-то спросил у него, и тот махнул рукой в сторону бывшей конторы. Шерхан зашел в дом и тут же вышел. За ним следовал Кацо, он же Карбид, он же, по большому счету, босс пролетевшего с товаром Македонца.
Шерхан встал на крыльце, поднял руки, и наступила тишина, прерываемая только монотонным стуком дятла в лесу поблизости.
– Так, – сказал Шерхан громко. – Вы знаете, почему мы до сих пор околачиваемся здесь, кормим комаров и сбили в кровь ноги. До вечера мы должны найти всех троих и, по возможности, взять их живыми. Особенно опасен молодой мужик, вы это знаете. Когда поймаете его, сразу же сообщайте мне. Помните, что он может легко ускользнуть. Свяжите его, а если у кого-то не окажется веревки, можете сломать ему ногу, и, если вы немного пощекочете его, я плакать не стану.
