Раздался взрыв дикого хохота, но Шерхан опять поднял руку:
– Тому, кто первый заметит их, платим пятьсот баксов.
Парни издали восторженный рев, и Шерхан сердито помахал рукой, призывая к тишине.
– А те, кто поймает их, – завопил он и даже подпрыгнул от обуявших его эмоций, – получат по тысяче «зеленых» каждый!
Парни ликовали. Погоня приобретала вид увлекательной игры с неплохими ставками, и они безумно обрадовались развлечению.
Интересно, а как прореагировали те ребятишки, которых Алексей успел «пощекотать» в лесу? Что-то их не видно, пожалуй, отлеживаются где-нибудь в тенечке, подумал Алексей.
Шерхан с кривой ухмылкой наблюдал за расходившимися не на шутку парнями. Постояв так некоторое время, он вновь поднял руку:
– Сейчас мы их временно потеряли. Они где-то поблизости в лесах. Они неплохо вооружены и попытаются, очевидно, пробиться к перевалу. У нас уже выставлены временные засады. Через полчаса мы их усилим, а теперь я вам даю десять минут на подготовку к облаве.
Карбид, Македонец и Шерхан скрылись в здании.
Алексею страшно хотелось знать, о чем они там совещались, но толстые, хотя и полуразрушенные стены заглушали голоса.
Алексей нашел более-менее удобный участок для спуска и осторожно покинул свой наблюдательный пункт. Он удачно преодолел больше половины пути до шахты, когда его накрыли. Близость цели, очевидно, расслабила его, и он потерял бдительность.
Внезапно перед ним вырос коренастый вояка и, вероятно, от неожиданности заорал не своим голосом:
– Вот он!
Алексей пригнулся и попытался скользнуть в кусты, но тут что-то со страшной силой ударило его по спине. Он потерял равновесие и через голову скатился с небольшого откоса. Тут же носок ботинка ударил его под ребро. Алексей резко перевернулся, понимая, что, если ему не удастся встать на ноги, его основательно покалечат. Крутые ребята вполне научились хорошим ударом ноги разбивать черепа, дробить грудные клетки и всаживать ребра в легкие.
– Хватай его! – И новый удар пришелся ему по бедру.
Лежа на спине, Алексей оперся руками о землю, приподнял согнутые в коленях ноги и успел нанести яростный удар по нападавшему. Ему удалось зацепить его ступнями за лодыжки, и парень рухнул рядом с ним. Видимо, его голова оказалась слабее того камня, на который так неудачно она приземлилась, поэтому бандит застонал и обмяк. Секундное замешательство в стане противника позволило Алексею вскочить на ноги, и очень вовремя – к нему со всех ног мчался второй «бык».
Здесь и речи не шло о честной борьбе. Ему противостояли бандиты, отбросы цивилизации, одно из худших ее порождений, и, чтобы спасти жизнь дорогих ему людей, свою жизнь, в конце концов, он должен был действовать в соответствии с главным законом органической жизни – законом естественного отбора. А он гласит: выживает лишь тот, кто умнее, хитрее, у кого более мощные клыки и быстрые ноги. И не зря примечание к этому закону гласит: если ты не съешь, то тебя съедят!
Поэтому, когда нападавший оказался рядом, Алексей выбросил вперед согнутую ногу и резко выпрямил ее, отчего его ботинок с силой прошелся сверху вниз по голени напавшего головореза. Затем, припечатав каблуком ступню противника, Алексей левой рукой нанес ему удар в живот, а правой захватил его физиономию так, что низ ладони лег под подбородок, а пальцы надавили на глаза, – и резко оттолкнул его голову от себя. Парень робко изобразил руками ветряную мельницу, но тут же завыл от боли: кожа на ноге была содрана до кости, челюсть несколько повело в сторону, да и глаза на какой-то миг потеряли способность видеть противника. Еще один удар, и бандит, судорожно хватив ртом воздух, свалился рядом с приятелем. Ковалев не знал, сколько таких камикадзе стояло в очереди, поэтому, не раздумывая, рванул, что было сил, к лесу.
Глава 21
Поначалу Лене и Максиму Максимовичу привалила небольшая удача: еле заметная тропа вела через заросли карликовых деревьев и обширные мшаники.
Иногда она выводила то к небольшому озерку со следами многочисленных копыт в вязкой глине берега, то к солонцу на гребне, то, в соответствии с законами звериной психологии, ныряла в непроходимые заросли или на некоторое время терялась в серых курумниках. Но все-таки идти даже по такой тропе было гораздо легче и быстрее, чем продираться сквозь нехоженую тайгу.
Лена шла впереди отца. С того момента, как они расстались с Алексеем, она не произнесла ни единого слова и ни разу не остановилась. Шла как заведенная, не оглядываясь и не реагируя на попытки отца завязать разговор. В одно мгновение жизнь потеряла для нее смысл. Горечь жесточайшей обиды, разочарование, осознание в полной мере, что ее любовь не принята, бездушно отвергнута и растоптана, скрутили ее в тугой узел безнадежности и отчаяния.
Она перестала замечать красоту альпийских лугов на фоне ослепительной белизны хребтов Агырлаха и лишь машинально переставляла ноги, следуя изгибам тропы, а перед глазами то и дело всплывало видение: циничная ухмылка и презрение в глазах мужчины, которого ей выпало несчастье полюбить. К своему ужасу, она понимала, что тщетны все ее попытки разжечь в душе ненависть к нему или убедить себя, что Алексей не тот человек, с которым она способна вновь обрести счастье. Она ничего не могла поделать со своей любовью к нему. Словно злой чародей, он провел ее сквозь череду испытаний и вместо исполнения ее заветного желания лишь жестоко, коварно посмеялся над ней. Он не мог не понимать, что самая страшная из всех потерь – это потеря обретенной надежды.
Максим Максимович шел на расстоянии нескольких шагов от дочери, не решаясь ее догнать, и даже Рогдая взял на поводок, чтобы он не слишком путался у хозяйки под ногами. Он недоумевал, почему два несомненно любящих друг друга человека не в состоянии договориться между собой, окончательно расставить все точки над «i». Сам же он всегда считал, что в семейной жизни ему несказанно повезло. Ирина не только была писаной красавицей, но и, наперекор злопыхателям, оказалась прекрасной женой, ласковой и внимательной, – правда, совершенно никакой хозяйкой, но это в принципе от нее и не требовалось. Домом полностью заправляла его мать, которая обрела полную гармонию в отношениях с невесткой, предоставившей ей право заниматься воспитанием внуков по ее усмотрению и содержанием дома в образцовом порядке. Жена была признанным иллюстратором детских книг. Отбоя от заказов не было, особенно в последнее время, и Максим Максимович подозревал, что она гораздо уютнее чувствует себя в мире волшебной фантазии, ярких красок и выдуманных сказочных персонажей.
В принципе, он научился пользоваться и извлекать определенную выгоду из состояния души своей любимой супруги. По крайней мере, она никогда не требовала детальных отчетов о многочисленных командировках мужа, не обрушивалась с неожиданными визитами к нему на работу, не устраивала незапланированных обысков в ящиках его письменного стола.
Сохранение достойного морального облика мужа тоже целиком лежало на ее свекрови, и Максим Максимович вынужден был с горечью признать, что многие из простых человеческих радостей миновали его стороной из-за суровой системы учета и контроля, успешно внедряемой его неугомонной и строгой матушкой.
Бабка души не чаяла во внучке. Лена, хотя и была внешне копией матери, характером все-таки удалась в Гангутов. Первые ее слова были: «Я сама!» И если уж она что-то замыслила или решила, то, как пошутил Никита, «ни царь, ни Бог и ни герой» не в состоянии были помешать ей идти к цели. Эту черту характера она тоже унаследовала от бабки. После войны, когда вовсю шла борьба с безродными космополитами, Анна Константиновна Гангут чуть не лишилась партбилета, решительно отказавшись сменить фамилию на более приемлемую в тогдашних условиях.
– Эту фамилию носили предки моего мужа с 1714 года, и присвоена она их далекому пращуру вместе с дворянским званием не за лизание царских сапог, а за беспримерный героизм в битве при полуострове Гангут. Все мужчины в этой семье были моряками, и я не вправе менять то, чем они всегда гордились и бесконечно дорожили, – говорила она.
Так еще одна битва, теперь уже за сохранение фамилии Гангут, была выиграна через двести с лишком лет после блистательной морской победы петровского флота над шведами...
