Дезертиры тут же пришли в движение, выстроились в колонну и зашагали в переулок под конвоем солдат. Расстрельная команда залезла в грузовик и уехала.
Костин огляделся по сторонам и нырнул в боковую улочку. И тут же чуть не попал под колеса военного «уазика». В последний момент едва вывернулся и вдруг бросился к дверце.
– Эй, послушайте! – крикнул он, хватаясь за ручку.
Водитель резко затормозил. Рядом с ним на сиденье лежал автомат. Он взял его в руку и настороженно посмотрел на прильнувшего к окну Юрия Ивановича.
– Кто вы такой, черт возьми? – спросил он, удивленно оглядывая Костина с ног до головы.
– Двадцатое августа, – устало произнес тот и открыл дверцу.
– Принято. – Человек вернул автомат на прежнее место, но продолжал недоверчиво смотреть на Костина. – Вы как-то быстро освоились с обстановкой. Война началась только вчера, а вы уже выглядите так, словно всю жизнь коптились под здешним солнцем.
– Это сапожный крем, – усмехнулся Костин. – Особый, водоотталкивающий, поэтому вряд ли быстро смоется.
– Я думаю, Рахимову следует приглядеться к вам, – усмехнулся водитель и положил автомат на колени, освобождая место рядом с собой. – Приземляйтесь. Как мне вас представить?
– Костин. Я здесь вроде военного корреспондента.
– Верьясов, – столь же коротко представился водитель. – А я – вроде советника по культуре.
– Знаю, мне в свое время показали вашу фотографию, – сухо ответил Костин и пояснил: – Еще вчера я пытался пробиться к посольству. У меня было к вам дело. Но не получилось.
– Все, что ни делается в этом мире, делается к лучшему, – глубокомысленно заметил Верьясов. И посмотрел на своего соседа. – Попытаемся пробиться?
– Попытаемся, – ответил Костин.
«Уазик» рванул с места.
Ксения почувствовала себя лучше, когда они миновали площадь. Максим цепко держал ее за руку, а иной раз, когда она едва не теряла сознание от ужасного смрада и жары, быстро шептал ей что-то ободряющее. Ташковский, ноги которого не пострадали, на удивление легко поспевал за ними, хотя они почти бежали по улицам Ашкена сквозь развалины. На улицах валялись тела убитых, кричали и стонали раненые, и никто не приходил к ним на помощь.
Пережитый страх притупил сознание и ощущение опасности, поэтому они уже не старались выйти из зоны обстрела. Но Максим в одну из коротких передышек быстро пояснил своим спутникам, что залп из ракетной установки накрывает площадь в несколько гектаров. Почти одновременно взрывается несколько десятков снарядов, так что остаться живым в таком пекле просто невозможно. Поэтому они спешили пробраться в северную часть города, пока вновь не начались ракетные удары. Максим все время поторапливал их, объясняя, что надо попасть в «Мургаб» прежде, чем начнутся столкновения на улицах.
Но по дороге им все чаще и чаще стали попадаться люди – в одиночку, парами, группами.
Не в пример жителям окраин они были оживленны, кричали и жестикулировали. В районе «Мургаба» бурлила толпа. В городе началась паника.
Магазины в центре были если не разрушены, то разгромлены и разграблены. На порогах зданий лежали тела убитых. Видимо, солдаты Арипова пытались навести порядок. Беглецы заметили и несколько трупов в военной форме.
Они с трудом продрались сквозь кричащую, возбужденную толпу, подбежали к входу в гостиницу и сквозь разбитую дверь вошли в вестибюль.
– Анюта! – крикнул Максим. – Юрий Иванович!
Никто не ответил.
Наконец Максим отпустил руку Ксении. Словно маленькую, он отвел ее в глубь вестибюля, посадил на низкий диван и приказал Ташковскому неотлучно находиться при ней. А сам отправился на разведку. И сразу же наткнулся на труп убитого солдата, лежавшего почти на входе в бар. Максим крикнул Ташковскому:
– Осмотрите пока с Ксенией бар и, если все нормально, ждите меня там. Я поднимусь наверх.
Они вошли в бар. Под ногами хрустело разбитое стекло. Совсем недавно здесь хорошо повеселились, оставив после себя полупустые и битые бутылки, грязные стаканы и массу окурков. Ташковский поднес один из окурков к носу и поморщился. Курили «травку». Вскоре появился Богуш. Взгляд его стал еще мрачнее.
– Их нет, – сказал он коротко.
– Может, их тоже арестовали? – предположил Ташковский.
– Не знаю, – вздохнул Максим и посмотрел на Ксению. Она, поймав его взгляд, нервно провела ладонью по волосам, серым от пыли, затем столь же быстро по лицу. Он невесело усмехнулся.
Ей неловко, что она в таком виде. Выходит, небезразлично его мнение... Но тут же отбросил эту мысль. Надо думать, как выбраться из этого чертова города, а потом уж он найдет способ доказать ей, что ему глубоко наплевать, как она выглядит. Главное, что он нашел ее... А что дальше?..
Нет, он не привык загадывать дальше чем на день вперед. И лучше остаться верным своей старой привычке... Будет день – будет пища...
Максим вдруг почувствовал, что у него кружится голова, и опустился на стул.
– Знаете что? – Ташковский окинул его озабоченным взглядом. – За всей этой суматохой мы совершенно забыли о еде. – Он вытянул забинтованные руки и виновато улыбнулся. – Я сам бы приготовил обед из того, что здесь имеется, но боюсь, не сумею открыть консервные банки.
– Вы правы, нам следует поесть. Я сейчас посмотрю, что можно найти, – решительно произнесла Ксения.
И Максим очень обрадовался этим твердым ноткам в ее голосе. Кажется, она окончательно пришла в себя. Десять минут спустя они с жадностью набросились на рыбные консервы, заедая их зеленым горошком и чипсами – все, что осталось на полках бара.
Ташковский с трудом правой рукой захватил ложку, а банку зажал между левой рукой и туловищем и вполне сносно, несмотря на боль и неудобство, пообедал самостоятельно.
– Что нам теперь делать? – спросила Ксения.
– Прежде всего любым способом постараться выбраться из города. – Максим вздохнул. – Жаль, мы не знаем, что здесь произошло. Они не оставили никакой записки.
– А может, оставили в какой-нибудь комнате?
– Большая часть помещений заперта, а в тех, что открыты, я ничего не нашел. Хотя, возможно, записку просто-напросто сорвали после их отъезда.
Ташковский задумчиво посмотрел на них:
– А если их не было в комнатах? Допустим, они спустились в подвал или отсиживались под лестницей. Помнится, мне кто-то говорил, если нет подвала, лучше всего отсидеться под лестницей.
Он неуклюже отложил ложку и, выйдя из бара, направился к лестнице. Ксения собрала пустые банки со стола и огляделась по сторонам. Куда бы выбросить?
– Перестань заниматься ерундой, – усмехнулся Максим, – ты здесь не на собственной кухне. Оставь банки в покое...
Она послушно вернула их на место и села. Максим неожиданно для себя взял ее за руку и потянул, приглашая сесть ближе.
Она столь же послушно подвинулась к нему. Он убрал прядку, упавшую ей на лоб, и тихо спросил:
– Твоего имени не оказалось в списке постояльцев. Я попросил проверить все данные. Ну, тогда, наутро... – Он почувствовал, как напряглась ее рука, но продолжал сжимать ее в своей ладони. – Что ты делала в баре накануне? Было слишком поздно, но ты была одна... Без багажа, без номера в гостинице...
Ксения осторожно высвободила руку из его пальцев и пригладила волосы. Максим подумал, что она сейчас рассердится и не станет отвечать. Но Ксения ответила, хотя голос звучал глухо и отстраненно. Так говорят люди, которые в силу каких-то причин произошедшие с ними события начинают воспринимать как
