Катаев?
– Вот об этом мне не доложили, Максим! – усмехнулся Костин. – Единственное, что я знаю точно: оба занимались поставками вооружения Рахимову. Насколько это законно, мне следует проверить. Надеюсь, не откажешься помочь по старой памяти?
– Ты все-таки хочешь уточнить источники финансирования?
Костин жестко глянул на него:
– Те, кто меня сюда послал, хотели бы прищемить хвост тем деятелям, которые свои интересы ставят выше государственных. Дать им понять, что время всеобщего раздрая и раздолбайства закончилось. Придется отвечать и за чрезмерные амбиции, и за непомерный аппетит. И за наглость в том числе. Пора уже показать на деле, кому принадлежит власть в стране!
– И ты в это веришь? – поразился Максим.
– Представь себе – да! – сухо ответил Костин. – Иначе ты меня только бы и видел!
– Теперь я понимаю, почему Нураев добивался от нас с Ташковским признания, что мы русские шпионы или, по крайней мере, встречались с Верьясовым и Катаевым.
– И что писатель? Сдал всех с потрохами?
– Эти твари его пытали! – нахмурился Максим. – Ты видел его руки? Но он уперся как баран, отказался признать меня не только русским, но и американским шпионом. А Верьясова и Катаева он так и так не знает.
Костин озадаченно хмыкнул и поскреб затылок.
– Надо же! Насколько мне известно, вся его героическая репутация – элементарный мыльный пузырь. Я точно знаю, что катастрофу вертолета на Таймыре организовал некто Семен Раткевич, чтобы поднять тиражи его книг. А исполнил один безработный летчик всего за пятьсот долларов и ящик водки.
– А кто этот Семен Раткевич? – поинтересовался Максим. – Верная рука – друг писателей?
– Вернее некуда. Его литературный агент, нянька и режиссер всех его выходок. Именно он создал образ батяни Арта, круче которого не бывает...
– Я думаю, что «некто Раткевич» теперь останется без работы, – заметил Максим.
Костин поднял брови:
– А что с Ташковским? Решил уйти в монастырь?
– Нет, с ним все в порядке. – Максим пригладил отросшие волосы и в упор посмотрел на Костина. – Когда, наконец, я встречусь с Рахимовым? Мне кажется, он во мне заинтересован больше, чем я в нем. Но и мой интерес не стоит сбрасывать со счетов. Баш на баш! Я ему схему, он мне автомобиль, вертолет, помело, наконец, чтобы убраться отсюда к чертовой матери.
– Ты решил сбежать?
– Прости, а почему бы и нет? – вежливо справился Максим. – Мне здесь не нравится! Я хочу домой. Может, это по-идиотски звучит, но я соскучился по вареной колбасе, картошке, нормальному пиву и дождю. У нас сейчас, если помнишь, почти осень...
– Помню, чего ж не помнить... – вздохнул Юрий Иванович.
На пороге показался вестовой и велел им следовать за ним. Максим окликнул Ксению и попросил ее не покидать комнату до их возвращения. Она что-то крикнула в ответ, но за журчанием воды Максим не разобрал слов. Принял это за согласие. По крайней мере, несколько последних часов она с ним во всем соглашалась. И отправился вслед за Костиным на рандеву с майором, а если повезет, то с самим Сулейменом Рахимовым.
Рыжий майор по-прежнему был сильно озабочен. Он уже не кричал, он рявкал на вестовых, которые, словно муравьи перед дождем, сновали по бывшему залу для приемов. Иногда из-за дверей, за которыми заседал Рахимов со своими командирами, появлялась то одна, то другая бородатая личность в грязном камуфляже. Отличались они друг от друга лишь головными уборами: от шапки-афганки до рваной засаленной чалмы или косматой папахи.
Костин объяснил Максиму: это те, кто провел в горах вместе с Рахимовым долгие месяцы изгнания, преследования, голода и прочих физических лишений, не сломившие силу духа этих людей. Многие из них стали фанатиками и были готовы пойти за Рахимовым в огонь и воду.
– Да, трудновато будет Садыкову справиться с такой гвардией! – прошептал Максим, провожая взглядом чернобородого детину с бритой головой, покрытой войлочным колпаком, одетого в длинную белую рубаху и такие же штаны. В руках он держал четки, но на плече висел «АКМ», а на поясе – несколько гранат.
– Придумает что-нибудь, – вполне безмятежно ответил Костин, – если уже не придумали те, кто Садыкову пропеллер в задницу вставил. С тех пор он, как Карлсон, летает, только не над крышей, а под «крышей».
– Дался тебе этот Садыков, – прошептал Максим.
В этот момент майор наконец их заметил.
– Вы – следующие. Только побыстрее. – Он посмотрел на них по-детски чистыми голубыми глазами. – Я бы мочил каждого, кто лезет к генералу со своими делишками, когда у него проблем выше потолка.
– Гляди, как бы мочило не отвалилось от натуги. – Костин подошел к нему вплотную. Глаза сердито сверкали. – Это Богуш, понял, свербило вонючее? Это от него зависит, как долго Арипов будет сидеть в своей крепости...
– Понял... – протянул растерянно майор и вытянул руку в приглашающем жесте. – Ладно, проходите. Рахимов, кажется, о вас спрашивал пять минут назад.
– Ну вот, – более миролюбиво произнес Костин. – А то – в порядке живой очереди...
Они вошли в комнату. Судя по гербу, портрету российского президента на стене и знамени в правом углу, это был кабинет посла. Посреди него, на столах, сдвинутых вместе, лежали огромные листы карт с красными и синими стрелочками, заключенными в окружности и без оных. В дальнем углу кабинета рядом с огромной картой Баджустана стояла группа людей. Они о чем-то тихо переговаривались.
Костин тронул Максима за локоть:
– Смотри! Вон Рахимов.
Он и впрямь был невысокого роста, этот мятежный генерал. Когда-то он прошел Афганистан, возглавлял Министерство обороны Баджустана, но Арипову донесли, что Рахимов пользуется слишком большим авторитетом в войсках. И участь его была решена. Но все помыслы утверждаются на небесах. На этот раз небеса оказались более милосердны к Рахимову. Возможно, ненадолго. Но об этом даже он, Сулеймен Рахимов, старался не задумываться.
Жилистому, похожему на высохший от времени саксаул генералу едва минуло сорок пять, но выглядел он на шестьдесят. Застенки Арипова и безжалостное горное солнце сделали свое дело.
Костин представил Максима. Сеть морщинок вокруг глаз Рахимова пришла в движение, и он приветливо улыбнулся:
– Как быстро вас нашли!
Генерал говорил почти без акцента, лишь слегка шепелявил. Видимо, во рту недоставало зубов. И это подтверждало догадку Максима о методах работы «псов» Садыкова. Наверное, Рахимова даже не придется устранять. Кажется, у него последняя стадия чахотки. И хотя он лишь слегка покашливает, платочек постоянно держит наготове у рта. Вероятно, боится, что откроется кровотечение.
Все это Максим отметил молниеносно. И понял, как следует вести разговор. Но не успел произнести ни слова. Запищала рация. Рахимов настроился на прием. Некоторое время молча слушал, но по тому, как побелело его лицо, стало ясно: новости не слишком приятные. Костин и Максим переглянулись.
Опять что-то затевается? Или это нормальная реакция каждого командующего на какой-нибудь просчет или неудачу? Но в следующую секунду им стало понятно, отчего расстроился Сулеймен Рахимов. Он отвел трубку от уха, и в его голосе неожиданно прозвучали панические нотки.
– Землетрясение частично разрушило перемычку на озере Темирхоль. Моя разведка донесла, что в основание перемычки заложены мощные фугасы. Арипов угрожает взорвать их через сутки, если мои войска не покинут Ашкен. Если он выполнит свою угрозу, селевая волна затопит весь Баджустан. – Он посмотрел на Максима и горько усмехнулся:
– Кажется, ваши знания нам не понадобятся, Богуш. Я должен срочно эвакуировать население. Времени
