гвардия, а вы пойдете впереди и отключите ваши электронные штучки, Богуш.
– И как ты себе это представляешь? – усмехнулся Максим. – Любое отключение тут же отразится на пульте. Сирена завоет так, что на другом конце Баджустана слышно будет. Я свое дело знаю, Садыков.
– Я догадался, – скривился тот и вдруг схватил Ксению за руку и притянул к себе. – Я знаю, что тебя сделает сговорчивым. Сейчас я приглашу сюда пару своих батыров, и они на наших глазах трахнут твою сучку. Если и это не поможет, перережем ей и писателю горло. А после мы расправимся с тобой, но так, что ты пожалеешь о том, что родился на свет. Я ведь помню, Богуш, что ты сделал с моими людьми. У меня прекрасная память на тех, кто посмел испортить мне настроение...
– Ты, тварь! Как ты смеешь? – взвился Ташковский и бросился на Садыкова. – Не смей трогать женщину!
Он замахнулся на гэбиста забинтованной култышкой, но Костин успел ухватить его за талию и с усилием оттащил на прежнее место.
– Успокойтесь, Артур, – сказал он, задыхаясь, – эта мразь никого до поры до времени не тронет. – Он повернул голову и спросил Максима: – Неужто все так безнадежно?
– Почему же? – пожал тот плечами. – Но где гарантия, что господин Садыков не расправится с нами, как только я освобожу ему дорогу к сейфам? – И спросил у Садыкова: – Наверняка на твоих счетах за границей в сотни раз больше денег, чем в казне Баджустана. Зачем тебе эти жалкие крохи?
– Не читай мне мораль, Богуш! – прошипел тот. – Слезы о бедных сиротах и вдовах я лить не собираюсь. – Он посмотрел на часы. – К слову, нам на все про все остается не больше суток. К утру на месте Баджустана останется большое-большое озеро...
– Что ты имеешь в виду? – быстро спросил Костин.
– То и имею! – ощерился в улыбке Садыков. – Последний приказ Арипова я выполнил – заложил десять сильнейших фугасов в основание перемычки, которая удерживает воды озера Темирхоль. Мои люди ждут команды по спутниковой связи. Если перемычку взорвут, от Баджустана через пару-тройку часов ничего не останется. Волна пройдет по долине вплоть до Пянджа. Хотя нет, я ошибся. Здесь, – он кивнул на окна, – не будет даже озера. Жидкая грязь глубиной этак метров пятьдесят-шестьдесят быстро превратится в камень...
– Ты – чудовище! – вскрикнула Ксения и попыталась вырваться из цепких лап Садыкова. – Ты же родился здесь! Это твой народ...
– Мой народ и моя земля там, где я смогу жить спокойно и безбедно. – Садыков оттолкнул ее и вытер ладони грязным носовым платком. – Вам, шурави, нечего терять, поэтому вас терзает совесть. Меня же терзает только страх не успеть забрать то, что никому потом не пригодится. Ну, какой, скажите, прок в утонувших долларах?
– Да, никакого, – кивнул Максим, – но какой прок помогать тебе, если нам так и этак погибать?
– Я отпущу вас, если поможете мне благополучно до-браться до бункера. Отдам свой бэтээр и пару автоматов. А выбираться дальше – ваша проблема.
– Что ж, спасибо и на этом! Но еще одно условие. – Максим уперся костяшками пальцев в столешницу и исподлобья посмотрел на Садыкова, да так, что Ксении показалось: ее возлюбленный вот-вот вцепится в горло этому жирному мерзавцу. – Ты отдашь приказ, что взрыв перемычки отменяется.
– Увы, – Садыков развел руками, – как бы вы ни желали этого, приказ не отменить. Разве что самим двинуть туда. Антенна спутниковой связи уничтожена ракетой во время обстрела города. Сигнал просто- напросто не дойдет.
– Тогда прежде мы отправимся к твоим минерам, чтобы предотвратить взрыв, и сообщим о нем Рахимову. Он оказался милосерднее тебя и Арипова, Аликпер, – укоризненно произнес Костин, – и приказал своим командирам заняться эвакуацией мирного населения.
– Я уже сказал: меня такими вещами не пронять, – засмеялся Садыков, – одно могу вам пообещать: чем быстрее выполните мой приказ, тем больше у вас останется времени, чтобы добраться до минеров. Я лично напишу записку командиру, чтобы сняли фугасы. Он мой почерк знает...
Садыков что-то выкрикнул, двери в комнату распахнулись, и на пороге возникли два местных молодчика в грязных зеленых тюрбанах и маскхалатах.
Вид у них был крайне свирепый, но и Костин и Максим знали, что за прорвой оружия скрываются зачастую никчемные и трусливые вояки.
Настоящему бойцу порой достаточно одного ножа, а уж имея автомат... Максим шлепнул себя, словно отогнал муху, по правому предплечью. Костин понял, кого из батыров Садыкова Богуш берет на себя в возможной схватке, но вслух сказал:
– Ладно, Аллах сегодня на твоей стороне, Садыков! Но он все видит и не простит, если ты погубишь свой народ.
Садыков скривился, но не ответил, а лишь скомандовал:
– Пошли! Молча! Чтобы не привлекать внимания! Если кто начнет допытываться, объяснения даю только я...
На улице ощутимо стемнело, но жара и духота не спадали. Черный бронированный джип завернул на узкую улочку, стремительно промчался между высоких, на удивление не потревоженных землетрясением и ракетным обстрелом дувалов и притормозил на берегу небольшого пруда, обсаженного такими родными на вид плакучими ивами. Среди деревьев висели фонарики, под навесом с тростниковой крышей стояли пластиковые столики, а невдалеке чадил сизым дымом мангал.
Это было нечто среднее между уличным кафе и азиатской чайханой. И, судя по всему, уютное, удаленное от центра заведение было любимым у жителей окрестных кварталов. Максим определил это по густой сети тропинок, сбегавших к деревянному помосту, на котором стояли столики, а чуть в стороне находилось покрытое ковром возвышение. Здесь в прежние времена, видимо, располагались любители попить чаю согласно местным обычаям.
Сейчас, кроме чайханщика и паренька-шашлычника, тут никого не было, хотя войны в этом оазисе спокойствия и тишины почти не ощущалось.
Садыков устроился за отдельным столиком, два его головореза расселись за соседним. А Костина, Максима, Ксению и писателя поместили за третьим, расположенным как бы на вершине треугольника из столиков, занятых их живописной компанией. Переговариваться пленники не могли и чувствовали себя крайне неуютно под прицелом враждебных глаз.
Они уже знали, что придется дожидаться появления какого-то Чингиса. Судя по всему, его отправили на разведку, что подтверждало их подозрения: Садыков задумал операцию не спонтанно, а готовился к ней долго и тщательно. И вероятно, в душе считал, что Аллах милостив к нему, если послал в руки столь щедрый подарок в лице Богуша и Костина...
Им подали большое блюдо плова – одно на всех – и пиалы с холодным зеленым чаем. Садыкову чайханщик принес несколько шампуров с нанизанными на них ароматными кусками мяса и бутылку водки. Телохранители же довольствовались одним чаем: Садыков не позволял своим бойцам нажираться перед предстоящей схваткой.
С пловом пленники расправились быстро, с чаем еще быстрее. И от нечего делать они занялись кто чем: Костин и Максим созерцанием происходящих вокруг событий, Ксения и Ташковский – воспоминаниями.
Ксения исподтишка бросала взгляды на Максима и тут же опускала глаза, чтобы никто, и он в том числе, этого не заметил.
Последние несколько часов, которые они провели в плену у Садыкова, Максим вел себя подчеркнуто холодно и отстраненно. Взгляд его был хмурым и угрюмым. Но Ксения чувствовала себя спокойно и уверенно. Хуже, если он опять станет блистать остроумием и воспользуется врожденным обаянием.
Тогда ей будет трудно сохранить самообладание и не выдать, насколько близким и желанным он для нее стал. Но это случится в будущем. Ксения верила, что будущее от них никуда не денется. Счастье, которое, несмотря на ужас последних дней, она испытала впервые в жизни, не могло просто так покинуть ее, а судьба – в очередной раз обмануть.
Она хорошо понимала, что Максим попросту изображает равнодушие. Не хочет давать лишний повод
