– Я хотя и не имею права голоса, – сказала все же Ксения, – но предлагаю прихватить с собой что- нибудь из еды. Честно говоря, у меня живот присох к позвоночнику от голода.
– Ну, это хороший признак! – усмехнулся Максим и обнял ее за плечи. – Ты помаленьку привыкаешь к жизни в боевых условиях. Пожалуй, я презентую тебе один из автоматов. Ты когда-нибудь держала в руках оружие?
Ксения с вызовом посмотрела на него:
– Представь себе, не только держала, но и неплохо стреляла. Ты забыл, что в школе у нас были уроки военного дела. Военрук вывозил нас на стрельбы наравне с мальчишками.
– Си вис пассум пара беллум! – глубокомысленно заметил Костин и перевел: – Хочешь мира – готовься к войне! Небось отлынивали от военного дела, как все девчонки?
– Я ж не знала, что это может пригодиться, – произнесла виновато Ксения, – но я была не худшей ученицей и даже, помнится, ездила на краевые соревнования.
– Ну, тогда мы точно не пропадем! – Максим повесил ей на плечо свой автомат и ободряющее похлопал по спине. – Вы зачисляетесь в наш спецотряд, боец Ксения Остроумова. Надеюсь, вы достойно справитесь с заданиями, которые на вас возложит командование.
– Я и вправду справлюсь, Максим, – сказала она серьезно и добавила едва слышно только для него одного: – Мне с тобой ничего не страшно, честное слово. Но я очень жалею, что у меня нет с собой видеокамеры, хотя бы любительской. Такой материал пропадает! Мы бы рассказали правду о том, что здесь происходило и кто в этом кошмаре виноват. – И требовательно на него посмотрела:
– Мы ведь доберемся когда-нибудь до России, ведь правда доберемся?
Максим не ответил, только крепко сжал ее руки, а по его глазам она поняла все, что он хотел ей сказать.
Ташковский взирал на них со стороны. Затем повернулся с Костину и тоскливо сказал:
– Я буду для вас обузой, Юрий Иванович. Может, мне стоит вернуться к Рахимову и переждать всю эту чертовщину в его штабе? – И, заметив, что Костин хочет его перебить, заговорил сбивчиво и торопливо, словно боялся, что его неправильно поймут: – Я просто не хочу вам мешать. Без меня вы быстрее доберетесь до границы и, если получится, потом, как только окажетесь в России, поможете мне выбраться отсюда. Я ведь ничего не могу делать своими руками и долго еще не смогу... – Он перевел дыхание.
И в это мгновение Костин вклинился в его речь:
– Прекращайте болтать ерунду, Ташковский! Вы вполне годитесь на роль тарана или метателя табуреток в головы тех, кто посмеет на нас напасть. А к Рахимову вы попросту не успеете добраться, равно как и мы до границы. Эти сволочи взорвут фугасы через двадцать часов, и я чувствую, что никто, кроме нас, не сумеет им помешать.
Мужчины перетащили трупы Садыкова и его вояк за глухую стену чайханы, чтобы не слишком мозолили глаза. Тела Горбатова и капитана с КПП завернули в скатерти и опустили в общую могилу, которую вырыли на берегу пруда. Костин протянул шашлычнику российскую сотню, чтобы похоронил чайханщика по местным обычаям.
Все это они проделали прежде, чем забраться в бронированный джип с тонированными стеклами и без номеров. Но в этой стране все знали, кому он принадлежит, и дорогу ему уступали даже правительственные кортежи. Теперь в нем находились другие пассажиры. И они не знали, что их ждет впереди, но верили, что их жизнь не оборвется за первым поворотом. Слишком многое надо успеть сделать, только время почему-то бежало гораздо быстрее, чем колеса трофейного автомобиля. А на их долю остались терпение, выдержка и надежда, которая, как известно, умирает последней!
В городе началась эвакуация. План Рахимова был до жестокости прост, но эффективен. Несколько эвакуационных команд, начиная с восточной и западной окраин, обходили дом за домом и вытаскивали оставшихся в городе людей на улицу. Им не позволялось брать с собой никаких вещей, кроме небольшого запаса продуктов и воды. В результате уже через час город напоминал растревоженный муравейник.
У офицеров этих команд и на блокпостах имелись карты, испещренные синими и красными линиями. Красные обозначали позиции войск, и гражданскому населению запрещалось их пересекать под страхом смерти. Голубыми были обозначены маршруты беспрепятственного передвижения в сторону гор. В основном по той дороге, по которой Костин и Анюта и чуть позже Максим добирались до военной базы.
Не все было гладко в этой операции. Люди плохо понимали, что происходит. Военные не объясняли, по какой причине выбрасывают их из домов, поэтому родилась масса слухов и домыслов. Договорились до того, что русские забросают долину бомбами или взорвут плотину в верховьях реки. Говорили что-то и о селевом потоке, который мчится к Ашкену. Но это была всего лишь одна из версий эвакуации, и отупевшие от кошмаров войны люди воспринимали ее как наименьшее из зол. От потока можно было спастись, поднявшись в горы, бомбы же уничтожат все в округе, и от них нигде не будет спасения...
Джип двигался в людском потоке, но его никто не останавливал. Солдаты провожали его недружелюбными взглядами, беженцы шарахались в сторону...
Максим вел машину: все-таки он считал себя старожилом Баджустана. Но и он порой блуждал в хитросплетениях улиц и переулочков, плотно забитых медленно бредущей людской массой. Звуки то и дело вспыхивающих перестрелок отражались от дувалов и темных фасадов домов. Порывы сухого ветра гнали по загаженным мостовым обрывки бумаги, пустые пластиковые бутылки и клочья ярких пакетов. Прибитый ветром едкий дым пожарищ стлался понизу, забивая ноздри и горло.
Наконец, когда над горами забрезжил слабенький рассвет, они вырвались на окраину города и свернули в какой-то проселок. Людей здесь было меньше, и вскоре они поняли почему. Через пару километров они оказались на месте побоища, которое устроил Рахимов с помощью Садыкова, в одночасье уничтожив бронетанковую дивизию Арипова. Чадили, догорая, танки и бронетранспортеры, повсюду вперемежку с искореженным металлом, стреляными гильзами, неразорвавшимися снарядами валялись обгоревшие трупы, воняло горелым мясом, резиной, металлом...
Ксения старалась не смотреть в окно. Все внимание она устремила на Максима, который, плотно сжав побелевшие губы, медленно вел джип сквозь этот страшный натюрморт, авторами которого были жестокость и алчность. Костин, высунувшись из окна, выполнял роль штурмана в этом хаосе. Но вскоре ему пришлось выйти из машины. Он пошел впереди. Они с Максимом опасались, что трассу могли заминировать.
Дорога пошла под уклон, и здесь они воочию убедились, что их подозрения небеспочвенны. Искореженный бронетранспортер валялся поперек дороги вверх колесами. Похоже, взрыв был с полчаса назад. Не улеглась еще пыль, не потемнела кровь на броне и сверкала, как только что нанесенная лаковая краска. Но мухи уже облепили трупы солдат, свисавшие из люков машины и лежавшие на земле. В небе кружили стервятники, радуясь новой добыче. А за разбитым бронетранспортером дрались два мародера, не сумевшие поделить большую черную сумку...
Максим хотел на полном ходу проскочить мимо опасного места. Неизвестные проходимцы вполне могли подложить еще парочку мин, а то и фугас. Но сидевшая рядом Ксения вдруг схватила его за рукав и закричала. Он не понял ни слова, но почувствовал ее ужас. Она кричала, вытянув руку в сторону бронетранспортера. Максим наконец с трудом разобрал:
– К-к-камера, н-н-наша к-к-камера! Володя... Олег...
Костин, заслышав ее крики, вернулся и вскочил на подножку. Но Ксения уже не кричала, а рыдала, прикрыв лицо руками.
– В чем дело? – спросил Костин.
Максим не ответил, а молча развернул джип в направлении взорванного бронетранспортера.
Мародеры, заметив выскочивших из джипа вооруженных людей, рванули через дорогу в горы. Вероятно, это дезертиры какой-то из двух армий. Максим запретил Ксении подходить к бронетранспортеру, и она наблюдала за ними из джипа.
Им не пришлось долго осматривать военную машину, чтобы понять: все в ней погибли от взрыва мощного фугаса. Он взорвался под днищем машины.
От находившихся внутри людей мало что осталось.
Но Костин нашел корочки служебного удостоверения. Ксения не ошиблась – именно в этом бронетранспортере ехали и погибли режиссер и оператор программы «Личное мнение».
Максим подошел к Ксении, подал ей слипшееся от крови обгоревшее удостоверение. Она уже не
