холодно, очень холодно, и у двоих промокших насквозь людей зуб на зуб не попадал от бившей их дрожи.
– Неужели будет еще хуже? – прошептал Ташковский, прижимая руки к груди. Теперь он почти не чувствовал боли, хотя бинты намокли и размотались. Костин оторвал часть, попытался заново перебинтовать руки писателя. Но пока лучше было оставить все, как есть, чтобы не добавить в раны новой инфекции. Пальцы у Ташковского распухли, ногти почернели и вздулись. Когда пошел дождь, исчезла изнуряющая жара, и Артур почувствовал некоторое облегчение. Но он промок до нитки. Совсем еще недавно он думал, что его мозги вот-вот расплавятся от солнца, а сейчас ему казалось, что они никогда не просохнут.
Это была, наверное, самая трудная ночь в их жизни. Но к утру дождь прекратился, и они пришли в себя настолько, чтобы оглядеться по сторонам и оценить ситуацию, в которой находились со вчерашнего дня, после того как чудом не попали в руки ариповских солдат. И, конечно же, они понимали, что обязаны спасением Максиму и Ксении, которые отвлекли внимание солдатни на себя.
Теперь Костин и Ташковский были в нескольких сотнях метров от бывшей российской военной базы. Сюда солдаты Рахимова увезли своих пленников. Богуша выбросили из бронетранспортера, и он валялся на земле, как мешок картошки, пока солдаты не подхватили его под руки и не заволокли в одно из строений, насколько запомнил Костин – штаб дивизии. Одно успокаивало – солдатня не тащила его за ноги. Вероятно, Максим был все-таки жив и зачем-то еще нужен воякам. Ведь его не убили.
Ксению они тоже видели. Следов побоев на ней не заметили. И передвигалась она достаточно бодро, причем все время отчаянно жестикулировала, видно, не слишком рассчитывала на то, что ее собеседники понимают по-русски. Несколько раз она пыталась пробиться к Максиму, но солдаты оттаскивали ее, правда, не слишком грубо...
Костин высказал соображение, что пленников, очевидно, приказано придержать до появления более высокого начальства.
– Я не представляю, как мы им сможем помочь? – Ташковский пожал плечами. – Если только взять базу штурмом?
– Нет, нашими силами даже не стоит пытаться, – серьезно ответил Юрий Иванович, – но, будь здесь Максим и еще человека три из моей команды, мы разогнали бы всю эту братию к чертовой матери за полчаса.
Ташковский молча покосился на Костина, но спорить не стал. С недавнего времени он понял, что этот не слишком разговорчивый крепкий человек в любой ситуации верен своему слову и поступает, как того требует совесть. Или служебный долг? Но то и нравилось Ташковскому в Костине, что служебный долг Юрия Ивановича не противоречил его собственным моральным установкам.
Из оружия у них были только «АКМ» с неполным магазином и две гранаты. Ах, как Ташковский любил, бывало, разбавлять свои романы подобными ситуациями. Но у него всегда имелись варианты достойного выхода героев из любых переделок. И хотя в реальной жизни все было гораздо проще и примитивнее, чем в его романах, впервые он признался себе, что не видит выхода и даже не представляет, как можно выпутаться из этого положения. В его жизни было слишком много искусственного, вымышленного, поддельного, и, когда наступило время самому сделать выбор, он растерялся и чуть было не струсил...
По правде говоря, он и сейчас боялся. Но теперь Артур научился преодолевать страх. И еще он понял, что отношение к нему изменилось. Костин по-настоящему доверял ему, и Ташковский этим гордился. И боялся не столько за свою жизнь, а того, что Костин по какой-то причине в нем разочаруется.
Военных на базе было немного. Рота или чуть больше. Они занимались тем, что рыскали по территории, очевидно, в надежде чем-нибудь разжиться. Но генерал Катаев позаботился, чтобы ничего не осталось, а разбитые снарядные ящики и рваная бумага вояк Арипова не интересовали.
Честно сказать, Костин удивился такой оперативности Катаева. Базу эвакуировали менее чем за двое суток.
И это наталкивало на размышления, в которых проступали два явно сомнительных момента. Первый: генерал Катаев был уведомлен о подобном повороте событий и приготовился к срочной эвакуации заранее. Второй: базу эвакуировали наверняка для отвода глаз. За два дня невозможно вывезти всю тяжелую технику, размонтировать оборудование и электронику радаров, электростанции, центр космической и радиосвязи. Наверняка все это укрыли в подземных секретных бункерах, вход в которые завалили направленным взрывом, для чего инсценировали уничтожение боеприпасов и запасов топлива. А значит, и сама эвакуация была элементарным спектаклем, рассчитанным на непритязательный вкус местных борцов за власть...
Костин неоднократно участвовал в событиях, развивающихся по сходным сценариям с предсказуемым, как хеппи-энд в мыльном сериале, концом.
Теперь можно не сомневаться, что к власти придет более лояльный к России мерзавец, который «попросит» президента вернуть российскую военную базу, временно, конечно, до полной стабилизации обстановки в данном регионе. Таково будет официальное объяснение. На самом деле до стабилизации здесь так же далеко, как...
Юрий Иванович не успел довести свою мысль до логического завершения. На базе истошно взвыла сирена. Заметались по плацу солдаты, не понимая, что происходит. Некоторые бросились к распахнутым настежь воротам, другие ринулись к укрытиям, сооруженным из бетонных блоков и мешков с песком, третьи устремились к штабу. Наверняка командиры желали прояснить обстановку...
– Смотрите, Юрий, смотрите! – выкрикнул за спиной Костина Ташковский. Он указал в сторону дороги, которая поднималась со дна долины к базе.
Дорога была пустынна на всем своем протяжении, если не считать бронетранспортера, преодолевавшего на большой скорости последнюю перед базой петлю серпантина.
Солдаты тоже его заметили. Загалдели, засуетились и принялись вручную закрывать тяжелые ворота: электричество, кроме небольшого аварийного движка, обслуживавшего штаб, было отключено, и автоматика не работала. Несколько вооруженных «калашами» солдат побежали к двум контрольным вышкам. Но не успели подняться, равно как их товарищи не успели захлопнуть створки ворот.
Бронетранспортер с ревом миновал последний подъем, на полном ходу снес правую створку ворот и влетел на территорию базы. Солдаты бросились от него врассыпную. Но затем опомнились и побежали обратно. Самое удивительное, что никто не стрелял: ни из бэтээра, ни те, кто его окружил жиденьким кольцом. Из здания выбежал низенький плотный офицер в камуфляже. Он что-то заорал пронзительно и гневно. Что именно, Ташковский не понял и посмотрел на Костина. Но на лице того царило полнейшее недоумение.
Тем временем откинулся люк бронетранспортера, и из него вылез человек в черном танкистском комбинезоне и ребристом шлеме. Ташковский и Костин видели его со спины, но по его манерам стало понятно: прибыл командир, более старший по званию, чем тот, что выбежал ему навстречу. Вновь прибывший что-то повелительно крикнул, и сирена мгновенно прекратила завывать.
Оба офицера направились к зданию бывшего радиоцентра. Старший шел широким шагом, младший по званию едва поспевал за ним, усиленно жестикулируя и слегка подпрыгивая от усердия.
Солдаты толпились в отдалении, переговаривались, курили. Автоматы кто-то переместил на грудь, кое- кто вернул на плечо. К бронетранспортеру они не подходили. Из его люка вылез человек в таком же комбинезоне, что и прибывший офицер. Очевидно, водитель. Он спрыгнул с брони на противоположную от солдат сторону и, присев на корточки, закурил.
И тут Костин и Ташковский заметили еще двух солдат, выскочивших из дверей штаба. Один из них – более крепкого телосложения – быстро шел впереди, второй – ниже ростом и по виду совсем подросток – едва поспевал за ним. Они приблизились к бронетранспортеру. Водитель слегка приподнялся и что-то им прокричал. Судя по интонации и весьма выразительным жестам, приказал убираться подальше. Но первый солдат вдруг метнулся в его сторону... Мгновение, и водитель неподвижно застыл на земле, а уложивший его солдат вскочил на броню, подал руку своему спутнику...
Местные вояки наконец-то поняли: произошло что-то неладное. Несколько самых отважных потянули с плеча автоматы, но солдаты уже скользнули в люк и захлопнули крышку.
– Господи! – закричал вдруг Костин. – Это же Максим! И Ксения! Черт побери! Он все-таки оклемался!
