воды.
Поджатые ноги быстро затекали, а все тело деревенело и замерзало. Приходилось постоянно менять позы, причем Галина Ивановна всякий раз толкала Анюту в бок то локтем, то коленом, и вскоре все промокли насквозь.
Анюта не завидовала умению Галины Ивановны добиваться собственного благополучия за счет других людей. Ее воспитывали в духе коллективизма. Суворовская заповедь «Сам погибай, а товарища выручай!», которую ей внушил дедушка, въелась в нее намертво, равно как и то, что слабым и беспомощным надо помогать. Вот она и помогала, хотя ее душа порой противилась и бунтовала.
Галина Ивановна в очередной раз сменила позу и чуть не вытеснила Анюту из грота. Девушку сильнее прежнего окатило водой, и ей в голову пришла мысль, что снаружи не очень холодно, иначе они бы не дожили до утра. И тут же с мрачным юмором она подумала, что отмылась на всю жизнь, и одна только мысль о ванне и душе будет долго вызывать у нее отвращение.
Несмотря на громовые раскаты и завывания ветра, они пытались первое время разговаривать. Коньяк помог Джузеппе, он чувствовал себя лучше и, как всякий человек, которому удалось обхитрить смерть, был оживлен и словоохотлив.
– Кажется, господь опять позаботился о нас, – сказал он, улыбаясь. – Конечно, мы промокнем, но скала защитит нас от сквозняка. Мы можем в два счета схватить пневмонию.
– А скала не развалится? – спросила с опаской Галина Ивановна.
– Скала простояла миллионы лет, простоит еще пару часов, – ответил Джузеппе доброжелательно.
Но Галина Ивановна не приняла его тона и продолжала допрос с явным вызовом в голосе, словно Джузеппе отвечал за погоду в этом регионе и был главным виновником всех катаклизмов:
– Вы считаете, что дождь скоро прекратится?
– Ливни в горах начинаются всегда неожиданно, но так же неожиданно и заканчиваются. При мне был случай, когда дождь шел трое суток, но потом целый год не пролилось ни одной капли. Таковы казусы местной природы. Я думаю, сегодняшняя аномалия связана или с землетрясением, или с ракетным обстрелом. Что-то сместилось в атмосфере, но я не метеоролог и объяснить это не умею.
Но Галину Ивановну проблемы метеорологии волновали меньше всего. Ее желудок сковали голодные спазмы, отчего ее настроение испортилось окончательно.
– За три дня мы сдохнем от голода, – проворчала она сердито.
Джузеппе весьма учтиво заметил:
– Человек без пищи проживет неделю и больше, но без воды загнется в одночасье. Нам это не грозит. Воды вокруг больше чем достаточно.
Галина Ивановна фыркнула, но замолчала. А Джузеппе потер разболевшуюся рану на груди и тихо сказал, обращаясь теперь уже к Анюте, поскольку давно определил в ней надежного союзника, схватывающего и понимающего все с полуслова:
– В любом случае нам надо сидеть и дожидаться утра. Как это у вас говорится, утро вечера мудренее?
Очередной порыв ветра забросил в грот столько воды, что они погрузились в нее почти по шею. Галина Ивановна закричала, но Анюта сдержалась, хотя ей показалось, что начинается всемирный потоп и их вот- вот вынесет наружу на расправу разгулявшейся стихии. Волна благополучно откатилась назад, до следующего ветрового удара. Судорожно хватая ртом воздух, они цеплялись за мокрые камни, и каждый молился про себя, чтобы новые потоки воды не унесли их в овраг и удалось дожить до утра.
Галина Ивановна то и дело принималась что-то тихо ворчать и пару раз даже пыталась выползти из грота в поисках более надежного убежища. Тогда Анюта и Джузеппе не слишком вежливо оттаскивали ее за подол или за шиворот – как придется – и велели сидеть на месте.
Джузеппе снова чувствовал себя неважно. Он знал, что сейчас не в состоянии сделать ни единого шага, и втайне радовался временной передышке. И хотя она несла в себе массу неприятных моментов, все же он получил отдых своему натруженному сердцу и раненому легкому.
Его мысли переключились на Анюту. Они проработали в миссии бок о бок более двух лет, и он почти ничего не знал о ней. Понадобилось пройти сквозь ужасы гражданской войны и стихийных бедствий, чтобы понять, насколько она вписывается в образ русской женщины – сильной, красивой, независимой. Об этом он читал у Льва Толстого, но только теперь осознал, что это не было преувеличением или комплиментом великого писателя своим соотечественницам. «Хорошая девушка, – думал он с необъяснимой тоской, – славная, крепкая, не боится рисковать, когда это нужно. И красивая...» Тут он вспомнил, какими взглядами обменялись Анюта и Костин при их первой встрече в «Бартанге». Он сидел за соседним столиком и видел, как побледнела, а затем покраснела Анюта, когда Костин появился в зале ресторана. Кажется, они встречались раньше и были больше чем друзья.
Джузеппе хотелось, чтобы Костину и Анюте удалось пережить все испытания, встретиться опять, и тогда, он чувствовал это, все пойдет как надо, снова войдет в нормальную колею. Ему нравилась девушка, но она предпочла другого мужчину и, значит, была табу для него в прошлом и в настоящем. Но все же он думал о ней. Ведь никому не ведомо, что приготовило им будущее. И если наступит время, когда они будут вспоминать об этом дне в кругу семьи или друзей, они станут уже другими. И Анюта, и сам Джузеппе, и Костин... Изменится их отношение к миру, к жизни и в особенности к тем, кого они любят...
Судьба Галины Ивановны была ему безразлична.
Эта женщина не вызывала у него никаких положительных эмоций, даже сострадания. Временами ему хотелось, чтобы эту гарпию унес грязный поток. Она измотала им нервы и, словно вампир, высосала все силы.
Тут на Джузеппе обрушился очередной водяной залп, дыхание сбилось, и все мысли, кроме одной – надо выжить, – вылетели из головы...
Так тянулась эта ночь, этот многочасовой кошмар, состоявший из громовых, умноженных эхом раскатов, зловещих сполохов синеватого огня, налетов ветра и ударов воды. Но к утру ветер почти стих, воды в гроте убавилось, и Анюта, вытянув ноги, первый раз за последнее время подумала, что они, вероятно, выживут. Она сказала об этом Джузеппе, и итальянец с ней согласился.
– Главное – снова увидеть солнце, а остальное ерунда, – сказал он довольно весело, но серые губы и потускневшие глаза бывшего любимца женщин и признанного весельчака выдали его. Утро не принесло ему облегчения, но Джузеппе тщательно скрывал боль за показной бодростью. И Анюта, догадавшись об этом, не стала спрашивать его о самочувствии.
– Господи, как хочется выбраться из этой чертовой западни. – Она расправила плечи и потянулась, коснувшись пальцами скользкого от влаги потолка их убежища. – Не знаю, правда, смогу ли я встать на ноги. Кажется, я разучилась ходить.
– Мы что, уже выходим? – оживилась Галина Ивановна.
Она прижала к груди свою сумочку и смотрела на Джузеппе, как на икону Пресвятой Богородицы. Видно, окончательно признала его главенство.
– Нет, – ответил ей Джузеппе, – остаемся здесь. Надо подождать, пока полностью не рассветет и не прекратится дождь.
– Да, – сказала Анюта, высовывая голову из грота, – еще темновато, и дождь поливает вовсю. Можно запросто загреметь в овраг.
И они продолжали сидеть в своем тесном убежище до тех пор, пока в сером свете не проступили ближние скалы и отвесные стены расселины, дно которой превратилось в русло бурной и грязной реки.
Тогда они покинули грот – сначала через водяной занавес водопада проскочила Анюта, затем – Галина Ивановна и, наконец, Джузеппе. Он двигался медленно, с трудом. Поврежденное колено отказывалось служить, ноги словно одеревенели и не могли двигаться быстро.
Галина Ивановна торопливо отошла в сторону и начала рыться в сумочке. Что она там искала и с какой целью, так и осталось тайной, потому что от неловкого движения туфля соскользнула с ее правой ноги, и тут же водный поток унес ее вниз.
– Моя туфля, – завопила хохлушка и бросилась к краю обрыва. – Я потеряла туфлю!
– Отойдите от обрыва! – прикрикнула на нее Анюта. – Хотите свалиться вниз?
– Как я спущусь к озеру? – хныкала Галина Ивановна. – Я же и пары шагов не пройду!
Джузеппе уселся на камни и снял с себя промокшую насквозь куртку. Перочинным ножом он отделил от
