– Почему ты решила принести мне кофе посреди ночи?
– Мне надо поговорить с тобой. – Сидронио поторапливал ее.
Давид не знал, как поступить, сквозь решетку глазка в темноте виднелись какие-то белые пятна, и ему вспомнилось, как он и Карлота танцевали под фонарями в ту лунную ночь.
– Ладно, – произнес он, судорожно дыша; воспоминание довольно сильно взволновало его, – я открою.
Чего хотела добиться Карлота Амалия своим посещением? Знает ли о нем ее муж?
– Хорошо, – услышал он голос и теплое дыхание Карлоты, увидел, как белеет в лунном свете ее ночная рубашка, вдохнул сладкий аромат кофе.
«Ладно, – подумал Давид, – я открою, но не стану ни танцевать с ней, ни пить ее кофе, вылью его туда же, куда полетело и рагу!»
Стоило ему отворить дверь, как события замелькали с головокружительной скоростью. Одной рукой Сидронио Кастро толкнул в камеру Карлоту, а другой сунул ствол пистолета в рот Давиду.
– Настал твой час, дурак! – Он дохнул в лицо своей жертве перегаром марихуаны, а Давиду сразу захотелось в уборную.
«Кажется, нам пора расставаться», – произнес внутренний голос с необычайной отчетливостью. «Я только хотел уехать к Дженис», – подумал Давид.
– Ты убил моего брата. – «С тобой было непросто», – добавила карма. – И за это поплатишься своей жизнью, я прикончу тебя, каброн вонючий! – Позывы в кишечнике стали нестерпимыми. Карлота упала на пол камеры и теперь пыталась подняться на ноги. – Я рассчитаюсь с тобой за Рохелио! – Давид не мог вымолвить ни слова, ствол пистолета придавил ему язык. – «Какие ужасы приходится переживать! – проговорила карма. – Надеюсь, что очень скоро смогу наконец-то отдохнуть! – Давид понял, что выбора нет, он умрет и навсегда избавится от своей бессмертной части. – Адьос, жалкий человечек, достаточно ты настрадался!»
Если он очутится на небесах, то получше рассмотрит Млечный Путь, а если в аду, в гостях у черта с козлиными копытами, то, может быть, встретится там с Дженис?
– Передай от меня привет дьяволу, дурак! – Ствол пистолета убрался изо рта Давида, и он услышал сухой щелчок, производимый выстрелом оружия с глушителем. Сидронио отпрянул, удивленно раскрыв злые глаза. Давид не понимал, что происходит. Это Карлота Амалия выстрелила в мужа из пистолета Рапидо.
– Чему быть, того не миновать, – произнес напоследок Сидронио и упал у двери камеры.
Карлота начала всхлипывать. Ночь казалась очень светлой по сравнению с тьмой, царящей в камере. Сидронио лежал навзничь, сжимая омертвевшими пальцами пистолет. Давид подумал, не позвать ли тюремных охранников, но не знал, что им сказать. Несчастная Карлота жалобно подвывала без слез с лицом, похожим на индейскую маску; перед ней лежал мертвый мужчина, который так долго мучил ее, а сначала похитил со двора родного дома, изнасиловал на сиденье джипа и подарил ту же машину ее отцу в качестве компенсации за бесчестье дочери. Он увез Карлоту по реке Санта-Мария и объездил с ней еще полсвета, постоянно унижая, – гадкий подонок, выглядящий еще отвратительнее из-за шрама на лбу. Давид попытался успокоить охваченную истерикой женщину.
– Наплевать, – сказала она дрожащим голосом. – Мне на все наплевать! – Она отшвырнула в сторону пистолет. Давид взял мертвогоза руки и отволок во двор к столам для посетителей, затем поднял с земли отброшенный Карлотой пистолет и положил его возле трупа – оружие ему больше не понадобится, а это место для него показалось самым подходящим.
«Уничтожь отпечатки пальцев! – посоветовала карма. – Оботри его тряпкой!»
– Иди к себе, – сказал Давид Карлоте. – Ты ничего не делала, ничего не знаешь.
– Как же?
– Вот так. – Он с грустью посмотрел на женщину.
– Я разрушила твою жизнь!
– Ты только что спасла мне жизнь! Иди! – повторил Давид; они вели себя слишком шумно – что у него на уме? Боялся, что за ними подсмотрит кто-то из заключенных?
– He говори ничего, иди в свою камеру и ни шагу из нее, скоро утро.
– А ты что будешь делать?
– Не знаю.
– Тебя же отпустят сегодня?
– Кажется, да. А если останусь, обещай навещать меня.
– Хорошо. – Плача, Карлота поднялась на ноги. – я бы вышла за тебя. – Она обняла Давида. – Клянусь, я бы сделала это, что бы ни говорили. – Карлота посмотрела на мертвеца – под лунным светом его лицо казалось зловещим, – повернулась и пошла через тюремный двор, похожая на белое привидение, пока не исчезла в бараке. Давид опять заперся в своей камере и в тишине стал прислушиваться к голосам заключенных, играющих поблизости в покер. Приближался час утренней поверки.
26
– А ну-ка, рассказывай все по порядку! – приказал начальник охраны.
– Я видел, как умер Сидронио Кастро, – отвечал Давид, – видел, потому что прогуливался возле своего барака и разговаривал сам с собой.
– Ara, a с ним еще кто-нибудь был? От чего он умер?
– От инфаркта миокарда. – Давид улыбнулся во весь рот.
– Ara, понятно, вы оба ведь из одной деревни, так?
– Да, из Чакалы.
– Ага… – Через несколько минут начальник, сонный и страдающий от похмелья, понял, что ничего от него не добьется. – Все заключенные одинаковы! – И передал Давида в руки специалистов.
Давид не на шутку встревожился.
«А вдруг меня спросят о Рохелио?» – «Они об этом ничего не знают». – «А если наведут справки?» – «Если не знают о Сидронио, тем более не узнают о Рохелио, скажи им, что, хоть вы из одной деревни, это всего лишь совпадение; думаю, ты легко сможешь их убедить? Самое главное – возмездие свершилось, твоя мать будет гордиться тобой! Кто бы мог подумать – Карлота Амалия убивает собственного мужа!» – «Разве мы с тобой не расстаемся? Ты же вроде собиралась уходить, даже попрощалась?» – «Повороты судьбы непредсказуемы, знаю только, что отныне мы будем шагать вместе и вперед, ты мое последнее тело, и спешить мне некуда».
Первым вошел агент с пышными щеками, похожий на Толстяка, сотрудника Маскареньо.
– Так это ты видел, как умер Сидронио Кастро?
– Да.
– А зачем он к тебе приходил?
– Он ко мне не приходил.
– Ara, a в котором часу ты слышал выстрел?
– Я не слышал никакого выстрела!
Пышнощекий заполнил желтый бланк, отвел Давида в большую комнату и велел ждать. Едва Он опустился на стул, как вошли два охранника, ведя с собой Роллинга. Он был гладко выбрит, но одет в ту же футболку с карикатурой Мика Джаггера; на голове у него красовался шов из десяти стежков.
– Ай, каброн, это же чертов сумасшедший! – Увидев Давида, Роллинг тут же вцепился ему в горло. – Ты заслуживаешь смерти, шпион и убийца, это ты убил Уолта Диснея и Джимми Хендрикса, непримиримый враг искусства!
– Уймись, вояка. – Охранники замахнулись дубинками, но не успели огреть ими Роллинга, потому что он отпустил Давида и ловко отскочил к противоположному краю помещения.
– Они повсюду! – предостерег Пеньюэлас конвоиров. Давид насмерть перепугался и с опаской поглядывал на обидчика; под рукой не было ничего, чем бы бросить ему в голову. Как только охранники вышли, Роллинг подсел к нему как ни в чем не бывало и сказал совершенно нормальным голосом: – Как дела, Санди?
«Что такое?» – удивилась карма. Давид испуганно вскочил на ноги.
– Спокойно, brother,[11] я слышал, тебя выпускают? – Пеньюэлас говорил спокойно и вел себя подчеркнуто дружелюбно, совершенно иначе, нежели в камере. – Наверное,
