завтрашнем марше. Не понимаю, почему он вызывает такое раздражение в этом городе. Здесь соблюдают права человека, только пока речь идет о евреях, цветных и прочих неполноценных расах. Завтрашним маршем мы собираемся отпраздновать годовщину первой в истории и единственной подлинно успешной программы городского благоустройства. Полагаю, все ваши либералы, любящие подобные программы, должны выйти на улицы вместе с нами.
— О каком городском благоустройстве вы говорите?
Лежа на диване, Римо покачал головой. Ну и дурак!
— В Варшаве, двадцать пять лет назад, — объяснил Шайсскопф. — Некоторые называют это Варшавским гетто, но на самом деле это была попытка улучшить условия жизни для недочеловеков. Того же самого добиваются все современные программы городского благоустройства.
Комната содрогнулась, когда Чиун вошел и грохнул дверью.
— Ты хочешь знать, что произошло? — спросил он у Римо.
— Нет.
— Они опять не явились.
— Мне-то что? Я смотрю новости.
Чиун выключил телевизор.
— Я хочу поговорить с ним, а он любуется на каких-то животных в коричневых рубашках!
— Черт возьми, Чиун, это мое задание на сегодня.
— Забудь о задании, — сказал Чиун. — Я важней.
— Значит, я могу сказать Руби, что ты велел мне забыть о задании?
Чиун вновь включил телевизор.
— Быть художником среди обывателей — вот крест, который я должен нести, — вздохнул Чиун.
Американская национальная партия собралась в доме на узкой и извилистой Грин Фармс-роуд. Неделями нацисты говорили о грандиозном многотысячном марше, но пока что прибыли только шесть человек.
Количество народу, толпящегося вокруг, превосходило их в сорок раз. Половину составляли пикетчики, протестующие против марша. В другую половину входили добровольные адвокаты из Американского общества по охране гражданских свобод, демонстрирующих всем вокруг разрешения, полученные в Федеральном окружном суде. В разрешениях говорилось о необходимости соблюдать порядок и о праве нацистов на свободу слова.
И пикетчиков, и адвокатов, в свой черед, превосходила числом полиция, которая, с целью исключить возможность нападения, окружила дом со всех четырех сторон.
И всех их, вместе взятых, было меньше, чем репортеров. В унизительном замешательстве журналисты толпились вокруг и брали друг у друга интервью, изобилующие глубокими философскими размышлениями о новом проявлении расизма. Все они сходились на том, что это явление хоть и плохое, но типичное, ибо чего еще ожидать от страны, однажды избравшей себе в президенты Ричарда Никсона.
В десять вечера отбыли телевизионщики, за которыми через несколько секунд последовала пишущая братия. В 22.02 исчезли пикеты, еще через минуту — адвокаты и, наконец, в четыре минуты одиннадцатого уехала полиция. Только двое усталых полицейских в патрульной машине остались дежурить около дома.
В пять минут одиннадцатого нацисты выглянули в окно и, увидев, что горизонт чист, выслали на стражу часового по имени Фредди, вооруженного полицейской дубинкой, Ему было велено стоять на крыльце с устрашающим видом. Остальные пятеро остались внутри.
Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф смахнул с доски шахматные фигурки. Они вынули шахматную доску для какого-нибудь случайного наблюдателя. Если бы он заглянул к ним через окно, то увидел, как молодые интеллектуалы-нацисты проводят время. К сожалению, никто не мог вспомнить, как ходит конь. Теперь один из них достал шашки и расставил их на доске: два нациста знали правила и могли научить остальных.
В 22.06 прибыл Римо и просунул голову в патрульный автомобиль. Полицейские, не заметившие, откуда он взялся, удивленно глядели на него.
— Долгий был денек? — с усмешкой сказал он.
— Уж это точно, — отозвался полицейский, сидящий за рулем.
— Ну так отдохните чуток, — произнес Римо.
Его руки стремительно метнулись вперед и коснулись впадины между шеей и ключицей полицейских. Они открыли рты, как будто пытаясь закричать, потеряли сознание и уронили головы.
Римо лениво направился по каменной дорожке к дому, снаружи выглядевшему очень опрятно.
Стоящий на крыльце и одетый в полную униформу Фредди при его появлении выпрямился и принял надменный вид.
— Вы кто? — требовательно спросил он.
— Я из «Еврейского журнала», хочу взять интервью, — объяснил Римо.
— Мы не даем интервью жидовской прессе! — рявкнул Фредди и ткнул Римо дубинкой в живот.
Темноглазый человек не пошевелился, но удар Фредди почему-то не достиг цели.
— Не делайте так больше, — попросил Римо. — Это не очень любезно.
— Когда придут новые времена, с такими, как ты, любезничать не станут, — заявил Фредди. — Так что привыкай.
Он отвел дубинку назад и на этот раз ударил Римо со всего размаху. Хотя Римо опять не шелохнулся, каким-то образом дубинка не попала в живот, а скользнула по боку.
— Я же сказал, прекратите, — сказал Римо. — Меня послали для переговоров, так что ведите себя хорошо.
— Я тебе покажу переговоры! — зарычал Фредди и поднял дубинку, чтобы разбить голову Римо.
— Ну вот, — вздохнул Римо. — Вот что я получаю, когда пытаюсь быть паинькой.
Дубинка обрушилась на его голову. Внезапно Фредди осознал, что ее вырвали у него из рук. Что-то развернуло его вокруг, и он ощутил конец дубинки возле своего левого уха. Затем он увидел, как кулак скользнул к другому ее концу. Первый же удар вогнал дубинку в ухо Фредди. Другое, еще работавшее ухо, уловило звук двух следующих ударов, а потом Фредди уже не слышал ничего, потому что дубинка, пройдя сквозь голову, вышла с другой стороны.
— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — произнес Фредди, упав на колени.
Концы дубинки, торчащие из его ушей, напоминали руль велосипеда.
— Что вы сказали? — переспросил Римо.
— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — повторил Фредди.
— Грр-ыы-мм! — ответил Римо.
Он постучался и услышал за дверью шаги.
— Кто там?
— Герр Оберлейтенант-штурмбаннфюрер-гауляйтеррайхсфельдмаршал О'Брайен, — представился Римо.
— Кто-кто?
— Не повторять же сначала. Откройте!
— Где Фредди?
— Фредди — это часовой?
— Да. Где он?
Римо посмотрел на стоящего на коленях Фредди, из ушей которого торчала длинная тонкая дубинка.
— Он сейчас занят.
— Я хочу взглянуть на ваше удостоверение личности, — настаивал голос.
— Мое удостоверение — это Фредди, — сказал Римо.
— Перестаньте говорить глупости и подсуньте удостоверение под дверь.
— Не пролезет, — засомневался Римо.
— Пролезет.
— Ну ладно, — сдался Римо.
Внутри пятеро нацистов глядели на дверь. Снаружи донеслись какие-то скребущие звуки, и что-то
