домой, на свой “хутор”. Он наизусть знал все перекрестки, на которых притормаживал автобус. Это был его, Малинина, город, город всей его жизни. А к новому району, где уже два года жил он с семьей, привыкнуть Павел Николаевич никак не мог.
Старый центр Приморска от новых просторных его районов отделяло широкое полукольцо пригорода. Маленькие домики с огородами, длинные высокие заборы, скамеечки у ворот, непролазные весной и осенью улицы. То, что перестало быть деревней и все никак не могло стать городом…
Город стучался сюда настойчиво и терпеливо. Кое-где уже плыли среди приземистых домов ледоколы девятиэтажек, добегали сюда нарядные скоростные трамваи, загорались светофоры на перекрестках асфальта и грунтовки. Но пригород был цепким и вязким, он помнил свое: его не отменишь в один день, не снесешь а снесешь — так не обрадуешься. Ибо как вместить обитателей этих стареньких домов в новые и высоченные?.. А строительство все шло, уводя город от моря в степь. И что-то менялось в самом городе, накладывая новые отпечатки на лица его жителей.
Малинин помнил Приморск совсем иным еще двадцать лет назад. А что может знать о нем Кравец? Чумаков? И даже Коля Осецкий, хоть он коренной приморец?
Над родным городом Павла Николаевича, над его буднями, над старым центром и новыми окраинами, над строительными кранами и мачтами судов в тесноватом уже порту висел ореол легенд. Правда и вымысел, болтовня и знание смешались, образовав как бы кожуру плода — мягкую, но неподатливую.
Павел Николаевич подробно и явственно помнил свое детство, горячие пыльные камни. Тогда улицы и дворы были вымощены темными плитами вулканической лавы. Морское побережье было не желтым, как теперь, а зеленым и рыжим. Мягко плескались весла в густой и вязкой июльской воде, цокали по камням копыта меланхолических лошадей, цветы привялой акации плавали в солнечном настое, а над всем этим царило невыразимое наречие Приморска.
Автобус взревел, набирая скорость. Это означало, что он выбрался наконец на широкую трассу.
Эти районы Приморска были разительно не похожи на старый центр. Приморск поначалу сложили из светлого камня — ракушечника, который добывали тут же, под самим городом. Морские раковины, сдавленные за тысячелетия в плотный каменный слой, одели город в четкие кварталы ложноклассического стиля или купеческого ампира. Пустые и темные вы работки, оставшиеся под городом, стали кавернами — с ними тоже было связано немало историй: и славных, и страшных. Известность Приморска тоже спрессовалась за годы, сложилась в причудливый и не лишенный красоты фасад, в пышные квадраты, обрамленные зеленью. Но внизу оставались темные и глухие катакомбы.
Что может знать об этом Кравец? А ведь чувствует же что то, чувствует. Не потому ли он предполагает, что оба взлома совершили “любители”? Кравец, судя по всему видит Приморск с испугом, с преувеличенным характерным для новогорожанина ощущением опасности. Помнит небось и легенды о прославленных бандитах старого Приморска… Бандитов было много — это правда. А про мнимую их интеллигентность и склонность к философствованию потом сочинили литераторы Малинин из чистого любопытства посмотрел как то архивные дела. Примитивно, грязно, жестоко и жадно. Вот и все, чем могли похвастать некогда знаменитые “короли” и “графы” приморского бандитского дна. А держались долго, потому что сперва просто содержали полицию, а потом — слишком мало было сил у милиции, слишком мало опыта, слишком много других врагов, посерьезнее, похитрее, позлее. А когда дошли руки и до этого отребья — переловили всех за два года. И знаменитые налетчики “сыпали” друг друга как только могли, спасая собственную шкуру.
Малинин тут же улыбнулся собственной самоуверенности. Вот-вот, ты сам приморец, хвастливый и велеречивый. Поймай пока своих взломщиков хотя бы. Пока что ничего особенного в волнах тебе обнаружить не удалось…
6
В понедельник на работе Степа первый подошел к Игорю, руку протянул, улыбнулся как ни в чем не бывало:
— Здорово, алкаш!
— Здорово! — Игорь не улыбался. Предупрежденный Мариной Митька был поблизости, смотрел — глаз не сводил, готовый в любую минуту прийти на помощь Игорю. Но помощи ни-; какой не понадобилось, Степа, судя по всему, ссориться не собирался.
— Отойдем, — сказал Игорь спокойно.
Они присели на блоках, только что сгруженных с панелевоза, крюк крана еще раскачивался рядом.
— Вот что, Степа, — почти ласково сказал Игорь, — считай, что разговор у нас последний. Ты чего хочешь?
— Да ничего, — промямлил Степан.
Игорь следил за ним внимательно. Что-то задумал он, ясное дело.
— А чего же ты орал на весь берег, да еще при чужих людях?
Степа молчал, признавая свою вину.
— С меня хватит. — Игорь выразительно провел ладонью под горлом. — Все вместе решили: денег сейчас не трогать. Каждый получит свою долю честно, но не сейчас. Уговорились же! Если сейчас хоть краешек денег покажется, нам всем хана. Ты понимаешь это?
Степа слушал молча.
— Откуда ты знаешь, может, у них номера записаны. Тебе сейчас дай деньги, ты ж не удержишься — начнешь садить. И всех завалишь. Сперва себя, потом нас. Раз уж решили, надо держаться.
— Да глупость это, — выбухнул Степа. — Кто спросит? Ты вокруг посмотри. Ну, у кого спросили — откуда гроши? У кого? А мы — работяги, строители. Заработал, наконец. У людей. Пусть посчитают.
— Такой счет дорого стоить будет, — грустно сказал Игорь. — Ты, Степа, меня извини, но иногда кажется, будто ты с луны свалился. Если спросят — будет уже поздно. И для тебя, и для нас. Если б дело было только в тебе, я б не спорил: бери свою долю — и катись! Посадят — сам же виноват. Но ведь тебя не одного посадят, а вместе со мной. А я сидеть не хочу. Поэтому и говорю тебе: потерпи. Полгодика хотя бы еще…
Степа встал.
— Ладно. Потерплю. Но только полгодика. Потому что я так думаю, что это все лабуда. Никто ничего не спросит. И все тихо.
Игорь посмотрел на Степу с сожалением.
— Ты Вальке говорил хоть что-то?
— Я что, дурной?
Очень хотелось Игорю ответить утвердительно на этот вопрос — удержался.
— Слушай, а может, мы за эти полгодика еще сделаемся?
Игорь внимательно разглядывал панели. Что это со Степой произошло? Или тут как раз и лежит его план — в новом деле?
— Подумать надо. И потом после нового дела все равно нельзя будет деньги тратить, ты это учти. Придется еще с полгодика терпеть.
— Ничего, — Степа сказал уверенно. — Можно и потерпеть.
— То ты торопишься, то можешь и потерпеть. Не пойму я тебя. — Игорь знал, что никакого нового дела не будет, хватит уже. Но Степе надо было отпустить веревочку, может, что-то и покажется, если он ухватится за нее?
— Обидно просто, — признался Степа. — Свое, кровное, а лишнюю шмутку не купи, того не хоти, этого не моги…
— В общем, договорились пока Ты сиди тихо, а я подумаю. Только смотри, Степа! — почти ласково предупредил его Игорь.
— Ну! — Степа ушел веселый.
Нет, не верил ему Игорь — ни единому слову не верил. Помнил бешеные его глаза, эту внезапную
