компанией… Я думаю, Лили еще спит. – Он обогнал поднимавшегося с ношей Милова, и когда тот появился на площадке четвертого этажа – квартиры с двенадцатой по шестнадцатую, – уже вкладывал пластинку с личным кодом в щель замка.
– Не будем шуметь, друзья, – проговорил он почти шепотом, отворив дверь. Милов позволил Еве встать на ноги, поднял глаза. Квартира была номер тринадцать.
– Прошу извинить, – говорил шепотом Граве, пропуская их в прихожую, – мы редко принимаем гостей, но у нас очень уютно. Вообще, в доме живут очень солидные, добропорядочные люди… Вот сюда, прошу – располагайтесь, посмотрите пока на моих рыбок, у меня прекрасный аквариум… – Он машинально щелкнул выключателем. – Все еще нет тока – странно. И уборщица, кажется, сегодня не приходила – чувствуется, что пыль не вытерта. Еще раз приношу свои извинения…
Милов нагнулся и поднял с пола окурок.
– Граве, – сказал он негромко, – ваша жена курит «Дромар»?
– Она вообще не курит, – сказал Граве, – но вы правы, такие сигареты у нее есть – иногда за рюмкой ликера, с подругами – современные женщины, понимаете ли, должны… Сейчас, я только загляну в спальню. Лили придется встать…
– Где у вас телефон? – спросила Ева.
– Там столик, рядом с аквариумом, да проходите же, садитесь, прошу вас.
Он бесшумно отворил дверь спальни и шагнул; после мгновенного колебания Милов последовал за ним.
«Дромар», – думал он. – Не найдется ли у вас сигареты? – Только «Дромар», ничего другого я не курю. – Слабовато, не правда ли? – Зато какой аромат!» – то были ключевые слова в этом звене цепочки, при обмене репликами пачка «Дромара» должна была появиться на свет. «Если они всерьез рвут цепочку, – подумал Милов, – если с Карлуски – не просто случайность, то…»
Окно спальни было закрыто тяжелой шторой, но и в полутьме можно было увидеть белую кровать, широчайший шкаф, зеркало в полстены. Милов смотрел на отраженную в зеркале кровать – на ней лежала женщина, до подбородка накрытая пуховым одеялом, глаза ее были закрыты.
– Спит, – прошептал Граве с нежностью, осторожно пятясь. Он наткнулся на Милова, не сводившего глаз с зеркала – с одеяла в нем, которое не шевелилось, словно бы под ним лежала статуя, а не молодая и красивая женщина. – Пойдемте, – так же шепотом пригласил Граве, – пусть еще отдохнет, она страшно устает порой…
Милов взял его за плечи, грубо отодвинул в сторону. Подошел к окну, рывком откинул штору. Приблизился к кровати.
– Что вы делаете, как вы посмели! – зашипел Граве. – Это… это переходит всякие границы! Вы дикарь!
Милов, стоя вплотную к кровати, смотрел на лицо женщины: оно было серо-бледным, он положил ладонь на ее лоб – лоб был холодным. Тогда Милов решительно откинул одеяло. Лили лежала в пижаме, чуть раскинув руки, на груди краснело пятнышко. Крови почти не было.
– Что… что это значит? – задыхаясь, произнес Граве за спиной.
Милов взял руку убитой. Рука была холодной, безжизненной.
– Ева! – крикнул он, – подойдите, пожалуйста, вы здесь нужны!
– Нет, но этого же не может быть, мы просто не туда попали, – проговорил Граве заплетающимся языком. Вошла Ева.
– Телефон совершенно онемел, – сказала она, – ни намека на звук… Что тут? Боже…
– Тихо! – закричал Граве. – Она спит! Спит, говорю вам! Это просто помада, след помады, выйдите отсюда, она выспится и встанет, мне лучше знать!
Ева произвела свои нехитрые манипуляции.
– Я, конечно, не судебный медик, – видимо, такое предисловие она считала обязательным, – но видно, что борьбы не было, вероятнее всего, в нее выстрелили, когда она спала – кто-то вошел в квартиру…
– Никто не мог войти в квартиру! – снова закричал Граве. – Замок настроен только на ее и, мой дактошифр!
Милов пожал плечами: он знал, что ключи есть к любым замкам.
– Ева, – попросил он, – вы не могли бы посмотреть внимательно: нет ли на теле следов уколов.
– Вы полагаете?.. – она недоверчиво смотрела не него.
– Сделайте это, пожалуйста.
– Тогда пусть Граве поможет мне.
– Вы думаете, он сейчас способен?
Граве стоял в углу, не издавая ни звука, покачиваясь с каблуков на носки и обратно.
– Но ведь… – тут Ева спохватилась, что перед ней лежит уже не живая женщина, а лишь тело, к которому применима другая система приличий. – Ну, тогда вы помогите…
«Никогда не раздевал мертвых женщин», – подумал Милов, не очень как-то послушными пальцами расстегивая пуговички.
– Нет, – сказала Ева, – ни следа. Что будем делать?
– Думаю, надо позаботиться о нем, – сказал Милов, – боюсь, что для него это – удар ниже пояса, и сильнейший.
