– Вызови разводящего, – сказал он, не поворачивая головы.
За узкой дверцей, которую часовой закрывал собою, послышались шаги, потом приглушенный голос – так говорят в телефонную трубку при хорошей слышимости. Видимо, армия не испытывала трудностей со связью. Да и во всем остальном порядок, похоже, не понес ущерба: разводящий возник почти сразу, взял карточку Гектора, внимательно оглядел, потом столь же пристально посмотрел на корреспондента.
– Обождите.
Разводящий скрылся. Снова послышались приглушенные голоса.
«Вот номер будет, – подумал Гектор, – если дружок прикажет сообщить мне, что не имеет быть в расположении части, с незнакомым договориться по такому щекотливому делу шансов практически нет. Хотя попробую, конечно…» Разводящий возвратился.
– Идите за мной.
Часовой стоял все так же невозмутимо, поравнявшись с ним, Гектор ощутил трудно определимый армейский запах – кожаных ремней и солдатских башмаков, оружейной смазки и мужского пота: солнце светило вовсю, и часовой стоял на самом припеке. За дверью оказалось неширокое помещение с телефонным аппаратом, подле столика с телефоном сидел еще один солдат. Разводящий кивнул на аппарат:
– Говорите.
Гектор взял трубку.
– Алло! Полковник, вы?
– Алло, приятель! – услышал он. – Рад вас слышать, хотя, откровенно говоря, время для встречи не самое лучшее. Ничего, ничего, понимаю: журналист всегда на службе, как и наш брат, военный. Только хочу сразу предупредить о двух вещах: информации для вас у меня практически никакой, сами понимаете, да и посидеть как следует не сможем.
– Рад буду увидеть вас хоть на пять минут.
– Ну, вы меня тронули до глубины души. Не могу противиться столь дружескому чувству. Отдайте трубку капралу.
В голосе полковника явственно слышалась ирония, но сейчас это Гектора нимало не смутило: ради связи он на что угодно мог бы пойти. Капрал, сказав в телефон: «Слушаюсь!», положил трубку, задвинув предварительно антенну, и повернулся к журналисту.
– Идите за мной, – повторил разводящий уже однажды сказанное.
Видимо, с людьми гражданскими здесь предпочитали общаться строго по уставу. Гектор еще раз убедился в этом, когда, послушно следуя за капралом, как бы невзначай спросил его: «Ну, а вам как все это нравится?» – и получил в ответ лаконичное «Не положено». Неясным осталось, что именно было не положено: вступать в разговоры с посторонними, иметь свое мнение о происходящем или то и другое вместе. Пересекая обширный плац, Гектор, однако, не заметил ничего, что свидетельствовало бы хоть о малейшем волнении. Покой царил и в том здании – одном из окружавших плац военного городка, – в которое он вошел вслед за разводящим; внизу, сразу за дверью, их встретил средних лет офицер, попросил еще раз показать карточку – теперь уже ему, сказал разводящему: «Идите» и вежливо кивнул журналисту:
– Командир ждет вас.
Затем повернулся и стал подниматься по лестнице.
Гектор хотел было и ему задать тот же вопрос, но подумал, что и тут успеха не добьется, и единственная надежда – что дружеские чувства полковника существуют не только на словах. На втором этаже офицер отворил обитую пластиком дверь: за нею была комната с письменным столом и несколькими шкафами, двумя железными в том числе; за столом никого не было, зато в левой стене существовала еще одна дверь, тоже с обивкой. Офицер отворил ее, отступил в сторону и кивнул Гектору:
– Прошу.
Гектор вошел. Полковник встал, вышел из-за стола, сделал несколько шагов навстречу. Был он высок, молод для своего звания – в маленьких армиях командиры редко бывают молодыми; румянец свидетельствовал о завидном здоровье. Он приветливо улыбался и крепко, словно стараясь выжать из ладони Гектора всю жидкость, пожал руку журналиста.
– Вот приятная неожиданность, – проговорил он хорошо поставленным командным голосом. – А я уже думал, не поставить ли свечку за упокой: ваш брат обычно трется в столице и если уж гибнет, то близ начальства, верно? Рад, рад видеть тебя в наших краях. Ну, садись, к сожалению, служба – дело строгое, но честь, как говорится, превыше, верно?
Говоря это, полковник успел усадить Гектора в кресло, извлечь из шкафа бутылку рома и две рюмки. Закуской должны были служить картофельные чипсы в изящной вазочке.
– Вот так, – удовлетворенно кивнул он, все еще не давая журналисту произнести ни слова. – Погоди, погоди. Я ведь понимаю, не одни лишь дружеские чувства привели тебя ко мне именно сейчас: что-то тебе понадобилось, верно? Но у меня свои условия. Я в твоем распоряжении примерно на час, больше не выйдет. Так вот, из этого часа десять минут я беру себе, что означает: ни слова о делах. Ну, а уж потом твоя очередь. – Он налил. – Ну – виват!
– Хайль! – произнес Гектор в ответ, и это полковника нимало не удивило, он лишь подмигнул, выливая шершавое пойло в рот. Пришлось не отставать. Оказалось, однако, что именно этой маленькой дозы и не хватало Гектору, чтобы прийти в себя.
– Ну, давай, кайся, – сказал он. – Как семья, дети? Ты ведь теперь, наверное, стал кем-то вроде военного министра?
– Не нарушай уговора. Лучше я тебе сперва расскажу, как провел отпуск. Махнул я, понимаешь, в Испанию – ну, ты представляешь, верно? Три дня скучал в шикарном отеле, стал уже подумывать – не сорваться ли куда-нибудь, где повеселее. Но тут…
Гектор слушал, не забывая кивать, но то, что рассказывал полковник о своих шалостях, до него не доходило, не ко времени было. Он глядел за окно; видна была часть плаца, и на нем сейчас занимался, судя
