посрамили бы российского имени. Лучше умереть с оружием в руках, чем отдавшись в плен быть мучеником умерщвлену».
В Русской Америке Кирилл Тимофеевич в совершенстве овладел испанским и английским языками. Часто даже удивлялись, что он не получил в юности никакого образования, а вот смотрите же, чтение, наблюдательность, добрый уравновешенный характер и вдобавок купеческая смекалка сделали его умным, приятным собеседником, писателем, ученым и дипломатом. Он как никто другой мог справиться с трудным поручением. Испанские чиновники в Калифорнии глубоко уважали щедрого правителя с острова Ситхи. Многие из них стали его друзьями, о чем свидетельствуют письма на испанском языке, хранящиеся в Государственном архиве Пермской области.
У Хлебникова была удивительная наблюдательность и неуемное желание увидеть, узнать что-то новое. За время своего пребывания в Русской Америке он трижды объехал острова Алеутской гряды и побывал на островах Уналашка, совершил 13 поездок в Калифорнию, посетил Бразилию, Гватемалу, Перу и Чили. У него было доброе отношение к коренным жителям Русской Америки и большое, искреннее желание понять их. Личные наблюдения, встречи, беседы с алеутами, эскимосами, индейцами — все это войдет в уникальный его труд «Записки о колониях в Америке».
К. Т. Хлебников не только сам занимался сбором материалов о коренных жителях и окружающей их природе, но и других побуждал к этому. В Ново-Архангельск прибыл православный миссионер, священник И. Е. Вениаминов. Отец Иоанн стал изучать в своем приходе обычаи и нравы местных жителей, их предания и легенды. Но делал он это для себя, для своих пастырских надобностей, чтобы знать душевный мир окормляемых. Прочитав однажды его записки, Кирилл Тимофеевич посоветовал ему привести их в порядок и приготовить к печати. Батюшка категорически отказывался. Он писал: «В рассуждении записок моих Вы изволите говорить, что они полны и живы, а потому просите украсить их моим именем… Позвольте попросить Вас не делать этого: 1-е потому, что я совершенно не желаю быть каким-либо писателем или марателем, но 2-е потому, что они слогом очень-очень нехороши… Итак, прошу покорнейше, именем Вашего ко мне благорасположения, переправьте их и передайте свету от Вашего имени…»
Но Хлебников продолжал настаивать, а это длилось годами, и в конце концов в свет вышло известное сочинение «Записки об островах Уналашкинского отдела, составленные И. Вениаминовым». Роль К. Т. Хлебникова и в рождении, и в издании этого ценного труда может служить блестящим образцом творческого бескорыстия.
Между прочим, К. Т. Хлебников и И. Е. Вениаминов одинаково восприняли весть о восстании декабристов. Узнав о нем из письма Хлебникова, батюшка отвечал: «Вы пишете о печальных событиях в России с сожалением и удивлением. Конечно, стоит удивляться. Таковой переворот, а, может быть, еще не кончившийся — дай Боже, чтоб все утихло. О, великие и просвещенные умы! Какой стыд, какой срам навлекаете на нашу Россию! Что теперь скажут иностранцы! Ах! Вообразить горестно и стыдно — революция в России!»
Весть о восстании декабристов пришла на земли Русской Америки с опозданием года на полтора, и Хлебников не подозревал, что и над ним сгущались грозные тучи, что при обыске у лейтенанта 8-го флотского экипажа Дмитрия Завалишина нашли копию его письма к Кириллу Хлебникову, а это позволило тайной полиции занести его имя в так называемый «Алфавит декабристов». В нем сообщалось: «Хлебников Кирилл Тимофеевич. В числе бумаг Завалишина оказалась копия с письма его, писанного 14 июля 1824 года из Охотска в Ситху к Хлебникову. Оно написано в духе предсказания о приближающемся времени величия и славы его, Завалишина, когда все с гордостью говорить станут, что знали его, будут угадывать и объяснять тайные мысли и непонятности дотоле его поведения. Говоря, что он знает, что не сердце, а уста людей готовы чтить его, и что не допустит обмануть себя, — предваряет Хлебникова, чтобы он был тверд, и заключает так: «Если жив буду, сам воздам, ежели умру — мне воздадут» и «молю Всевышнего, да укрепит меня и не допустит ослабнуть, дабы живу или мертву достигнуть мне цели своей. Молю вас, да и вы молитеся о мне, и тогда послужит вам в пользу, что я теперь пишу к вам».
При следствии Д. И. Завалишин дал в высочайше учрежденный Комитет письменное объяснение о причине появления письма к Хлебникову. Вот оно: «…Покоренный своей мысли, находя ее возвышенною, я приготовился к начатию своих действий, как к священному. Не имея с кем разделить время, предоставленный себе одному — единственным моим занятием была молитва и чтение Св. Писания. И я пришел в исступление, продолжавшееся почти три дни, и получил откровения, в коих познал, что все действия мои — вследствие видений, мне изъясненных в сем случае. При сем сделаны многие новые, в особенности относящиеся к настоящему моему положению, следующими словами: «Рука моя, приближая тебя к подводным камням, сохраняла от разбития, дабы ты познал меня и возлюбил. Я начал открывать тебя, но ныне, когда ты будешь думать совершенно раскрыться и явиться, я закрою тебя завесою непроницаемою. Тогда ты узнаешь, что есть человек. Ты явишься в ложной славе, и сейчас приблизятся к тебе люди, кои будут чтить тебя устами, но сердце их далеко будет отстоять от тебя. И льстя тебе, вложат в уста твои слова, коих не говорил, припишут тебе деяния, коих не делал. Но чтоб познать их, дашь ты им испытание. Увидят тебя в нищете, в презрении, когда смотрящие на тебя будут гнушаться тобою, и тогда увидишь, кто из них не отвернется от тебя. И многие слова Писания приложатся к тебе тогда. Но ты не забудь меня в сии минуты». Окончив сие, тот же голос внушил мне, дабы я написал их и оставил не только у себя, но, избрав человека, написал и к нему, дабы, когда мне оне будут нужны, то он, показав письмо мое и засвидетельствовав мои слова, засвидетельствовал, что я говорю Истину. Я так и сделал, написав г-ну Хлебникову, находящемуся в колонии Ситхе, надеясь, что он сохранит письмо сие — и для сего писал только к одному ему…»
В нашу задачу не входит анализ откровения Д. И. Завалишина. Интересно другое, что тот же голос призвал его записать содержание услышанного и оставить не только при себе, но, избрав человека, написать и ему суть изложения, чтобы он сохранил весть откровения до востребования. Почему же Завалишин избрал Хлебникова? Почему не Лазарева, с которым совершил кругосветное плавание и который его любил и дал ему прекрасную письменную характеристику: «Пылкая голова, огнедышащая натура»? Почему не Нахимова, с которым учился и был с ним в том же дальнем плавании на фрегате «Крейсер»?
Завалишин окончил морской кадетский корпус и при нем в 17 лет состоял уже преподавателем астрономии, высшей математики, механики. Он свободно владел английским, немецким, французским, итальянским, испанским, греческим, еврейским и другими языками. В 1822–1824 годах участвовал в кругосветном плавании под командованием М. П. Лазарева, во время которого он познакомился с К. Т. Хлебниковым. Три письма Завалишина, хранящиеся в Пермском архиве, свидетельствуют о том, что дружба их была искренней и доверительной.
Так почему Завалишин избрал Хлебникова? Может, у них совпадали взгляды на единожды данную жизнь? Не исключено. Но вот взгляды на восстание декабристов у них не совпали.
Осудил восстание позже и сам Завалишин в своих воспоминаниях: «Ведя свои первые записки в Чите, я писал их как историческое завещание, как научные исследования, не имея в виду (по тогдашнему моему положению, перемена коего казалась невозможною) никакой личной цели, и потому старался говорить и о лицах, не исключая себя, и о действиях вполне беспристрастно, правдиво и безо всякого преду бе ждения в чью-либо пользу или против кого бы то ни было». Но, встретив осуждение с противоположных сторон, автор свои записки сжег. Однако позже он встретился с известным митрополитом Филаретом, и тот убедил Завалишина непременно восстановить их, хотя бы то, что было в них самым важным. Так появилось новое со
чинение, и здесь из него приводится последний, заключительный абзац: «Разрушительные идеи не имеют сами в себе ничего обаятельного, не могут быть идеалами. Никто не пожелает перемены ради
самой перемены; всякая перемена желательна в предположении, что она поведет к лучшему. Общество увлекается только высшими идеалами, а не перспективой разрушения, и увлекается притом не мни-
tJ
мыми, отвлеченными, а действительными идеалами, когда видит возможность осуществления их на живых существах; оттого-то сильнее всего и действует пример. Непреложный нравственный закон таков, что перемену к лучшему могут производить лишь те, кто сами стоят нравственно выше; если же берущиеся за перемену выходят из той же дряблой среды, лишенной нравственных условий, из которой выходят и
