самом деле.
— Надо вернуться в клинику, — сказал папа. — Мы во всем разберемся. Я тебе обещаю.
Что я могла сделать? Он повел меня из дома к своей машине. Я увидела, как его сопровождал охранник из клиники. Стало ясно, они готовы вернуть меня туда силой.
Я оглянулась на Эмму. Мне не хотелось подвергать ее опасности. Мне хотелось надеяться, что она все расскажет своему отцу. Но почему-то меня одолевало неприятное предчувствие, она никогда этого не сделает.
Сидя на заднем сиденье машины, я молчала, обдумывая будущий побег. В следующий раз я не пойду к Эмме. Я спрячусь где-нибудь, и они меня не найдут. Я не хочу быть виновной в смерти ребенка.
Когда мы приехали, мать уже поджидала нас в вестибюле. Она попыталась взять меня за руку, но я отшатнулась.
— Не прикасайся ко мне! — закричала я. Меня переполняла злость, даже не злость, а ярость. Я была готова убить их обоих. — Так что это за место на самом деле?! Врачи проводят всякие отвратительные эксперименты, которые вы финансируете?! Чем они еще занимаются?!
Внезапно я вспомнила про третий этаж.
— А-а-а, — пробормотала я. — Тут есть что-то еще.
Я бросилась вверх по лестнице. Родители отстали. Я взлетела на третий этаж, слыша позади крики матери: «Миранда! Остановись!» Толкнула первую попавшуюся дверь и удивилась — она оказалась незапертой. Впрочем, к чему ее запирать. Все в клинике и так знают о происходящем здесь. Все, кроме меня. А я всегда выполняю то, что мне велят. Выполняла до сих пор.
За дверью был обычный кабинет. Я подбежала ко второй двери. Лаборатория с множеством компьютеров. Третья комната. Она отличалась от предыдущих. Я медленно вошла. Там стояло много контейнеров. Я приблизилась и заглянула в один из них. В нем находился маленький эмбрион. А на эмбрионе — бирка, с датой и временем.
Конечно. Почему Десять, как они ее зовут, должна быть единственной? Возможно, просто она из тех, кто получился?
Вбежали родители.
— Это место следует сжечь дотла, — сказала я. — Вы жестокие, жестокие!
— Ты называешь нас жестокими, потому что мы хотим сохранить тебе жизнь?
— Я не хочу быть причиной всего этого! — закричала я. — Это отвратительно! Теперь я понимаю, почему в нашем доме никогда не говорят о Боге или религии. Вы сами считаете себя богами! Сколько моих копий вы сделали? Может, вы собираетесь вырастить еще одну после того, как убьете этого ребенка? А потом убьете снова, если со мной опять что-то случится? Это убийство! Убийство!
— Копия должна была расти, как овощ — без всякой мозговой активности. Но они умирали одна за другой. Тогда доктор Муллен установил, что для нормального развития человеческого организма мозг необходим. И он сумел стимулировать физическое и умственное развитие и вырастил ее здесь. Она никогда не покидала это здание.
— А вы делали вид, что ее не существует?! Что она не ваш ребенок?!
— Мы думали о ней только в связи с тобой, а не как о реальной личности.
— Вы рассматривали ее как комплект запасных частей!
— Мы никогда не думали, что этим придется воспользоваться. Ты должна была стать совершенной, — сказал отец.
— Что это значит?
Мама бросила на отца быстрый взгляд. Он немного покраснел, но ответил:
— Просто доктор Муллен проверил твою ДНК еще до рождения. Все было в порядке.
— Проверил? — подозрительно спросила я. — Зачем?
— Ну чтобы убедиться, что все нормально, — ответил отец. — А этот клон должен отдать тебе свою печень. Иначе она все равно зачахнет. Ее приучили верить, что в этом ее призвание, смысл ее жизни.
— Ей придется найти другой смысл жизни, например месть, — ответила я, пожимая плечами, и вышла из комнаты.
Навстречу спешил запыхавшийся доктор Муллен.
— Миранда! Зачем ты встала?! Тебе надо отдыхать. И вообще, это была плохая мысль: привезти тебя в клинику! Очень плохая!
— Мы можем поговорить с вами? Наедине? — спросила я, бросая выразительный взгляд на родителей.
— Конечно. Пойдем в мой кабинет.
Мы зашли в его кабинет, оставив отца с матерью за дверью.
— Они сейчас немного неадекватны, — заметила я.
— Естественно.
— Послушайте, доктор Муллен. Вы должны найти способ спасти и меня, и клон.
Он протестующе взмахнул руками.
— Если вы оказались достаточно умны, чтобы вырастить клон, то должны найти выход из создавшегося положения. Иначе я не соглашусь на эту операцию. Я убегу. А если вы и заставите меня силой, то вы не сможете принудить меня жить после операции. Он вытаращил на меня глаза.
— Да-да. Я имею в виду именно то, что сказала. Подумайте над этим.
Я вышла из кабинета и прошла мимо родителей, даже не взглянув на них. Отныне я не собиралась разыгрывать из себя примерного ребенка. А на родителей я сейчас просто не могла смотреть.
Вернувшись в свою комнату, я бросилась на кровать. И тут внезапно мне вспомнилась фотография. Я схватила телефон и позвонила Эмме.
— Эмма, ты помнишь ту фотографию, где я, то есть не я, в комбинезоне? — срывающимся от волнения голосом спросила я.
— С тобой все в порядке?
— Раз мои родители врали, как мы теперь понимаем, то...
— То кто на снимке? Может, это Десять?
— Нет. Они сами сказали мне, что она никогда не покидала клиники.
Мы помолчали.
— Наш альбом с фотографиями... — наконец заговорила я. — Тысячу раз я его смотрела. Он начинается со снимков, где я маленькая. Мама держит меня на руках и тому подобное. Правильно?
— Да, — ответила Эмма, которая много раз смотрела альбом вместе со мной.
— А с чего начинается твой альбом?
— Ну, сначала там разные смешные снимки, мама беременная. Ты знаешь, какая она у меня худая. А там она невероятно толстая!
— Правильно. Твои фотографии начинаются с того, что твоя мама беременна. А у меня таких нет. Что это может означать?
— Возможно, ничего.
— Может, и так, — согласилась я. — Но могу поспорить, если я спрошу у родителей, есть ли снимки, где моя мама беременная, они придумают какой-нибудь предлог, чтобы мне их не показывать.
— Я приеду к тебе, — сказала Эмма.
— Тебе лучше притвориться, что ты ничего не знаешь, — предупредила я.
— Они знают, ведь ты говорила со мной после того, как обнаружила ребенка. Они мне ничего не сделают. Я попрошу маму подвезти меня, и она будет знать, где я.
— Ладно.
Мне стало немного легче. Если я когда-то и нуждалась в друге, то именно сейчас.
