то тренировка, не то ожившая миниатюра к учебнику. С той разницей, что один из участников пыльный. Сверх всяких разумных пределов. Держаться ему удавалось, но явно с трудом: он оступался, делал лишние шаги, раз или два глупейшим образом провалился в выпад — по счастливой случайности как раз тогда, когда нок Фирдзав никак не мог этим воспользоваться.
Веселило публику главным образом то, что бился пыльник, кажется, не с одним противником, а как минимум с тремя. Блокировал несуществующие удары сбоку, отмахивался назад, уклонялся от пустого места и крутился вокруг себя, сбиваясь с шага и сбивая с толку нок Фирдзава. Нок Фирдзав второй раз подряд пошёл на классическую связку: в голову, в бедро, колющий в живот, — ол Каехо вместо блока нырнул вперёд, едва не оставшись без правого уха. Бить в бедро нок Фирдзаву уже не удалось бы, слишком мала дистанция, но и Хриссэ этим не воспользовался, пролетев по инерции слишком далеко и врезавшись в противника. Да так, что чуть не сбил с ног. В круге зрителей рассмеялись.
Хриссэ сразу же отскочил, в два прыжка, шагов на семь, и завертелся на месте, отбиваясь от невидимых нападающих. Опять-таки, троих, кажется. Отсутствия нок Фирдзава он, кажется, не заметил. С галереи, где толпилась гвардейская молодёжь, кто-то крикнул подбадривающе, галерея рассыпалась хохотом, и кричать стали уже несколько человек. Ол Каехо был полностью доволен жизнью, судя по пьяному азарту на лице. Он скакал так выразительно, что Кошка чуть ли не видела вживую его противников: двое нападают с разных сторон, Хриссэ отмахивается от одного и уходит за спину другого, мешая им нападать одновременно… Кошка хмурилась. У неё крепло подозрение, что Хриссэ всё же ошибся с дозой.
Пунцовый от возмущения граф прекратил, наконец, стоять столбом в стороне от этого фарса, в который превратился его поединок, и рванул в атаку.
Хриссэ толкнул одного воображаемого нападающего на другого, тот упал слишком легко, и пыльник потерял равновесие и упал следом, как раз в тот момент, когда налетел нок Фирдзав. Граф целил ударить в голову, и вместо этого всем весом нанизался на нелепо выставленный пыльником меч.
Кошке плохо было видно за нок Физрдзавовой спиной, она видела только, как спина вдруг ссутулилась, вспухла левей позвоночника острым бугром, и нок Фирдзав повалился лицом вперёд. Одновременно на двор навалилась тишина. Слышно было, как барахтался Хриссэ, выбираясь из-под упавшего.
— Ну? — возмущённо сказал он, оглядываясь. — И где все?
Двор был пуст, за исключением зрителей. Хриссэ плюнул.
— Таго свидетель, каждый раз одно и то же: одного убьёшь — остальных как дождём смыло.
Он покачнулся и махнул рукой, отгоняя что-то невидимое от головы.
— Ну? — повторил Хриссэ. — Неужели никто подраться не хочет!
Кошка соскочила со ступенек и решительно подошла, вызвав у Хриссэ бурю возмущения.
— Не-не, с тобой я драться не хочу! Я со своими…
— Хватит уже, — оборвала его Кошка. — Убери оружие, пойдём.
— Куда? — ещё больше возмутился Хриссэ.
— Домой, — мрачно сказала Кошка.
— Не хочу домой, хочу драться!
— Не с кем тут драться.
Хриссэ удивлённо огляделся, обводя зрителей мечом.
— Как не с кем? А они?
— А они тебе мерещатся. Пыли надо меньше глотать.
— Хал, — печально сказал Хриссэ, убирая меч. — Что за жизнь… Столько всех вокруг, а подраться не с кем.
В карете он развалился на сиденьи, раскинув руки по спинке и закрыв глаза. Куртка на груди и правый рукав были вымазаны в крови, и Кошка поймала себя на мысли, что ей жаль куртки: шитьё зелёной и серебряной нитью по бархату неопределённого тёмно-сизого оттенка, отдающего в тусклую синеву. Хриссэ задумчиво улыбался чему-то.
— Я тебя домой отвезу, — с неудовольствием сказала Кошка. — Только я тебя прошу, не лезь никуда искать приключений в таком состоянии.
Хриссэ открыл вполне нормальные глаза и рассмеялся.
— А ты боялась, что кто-то обман заметит, — жизнерадостно напомнил он. — Ты же сама поверила, а? Я так и знал, что ты всё равно купишься. Сколько было невидимых нападающих?
— Двое с нок Фирдзавом, потом трое, — сказала Кошка, пристально его разглядывая. Пыльным Хриссэ совершенно не выглядел.
— По-моему, это было бесподобно, — заявил он и расплылся в широченной довольной улыбке.
— По-моему, этот скандал тебе так не спустят с рук, — сказала Кошка. — Ты бы его ещё в нарушении клятвы обвинил. Приказ там или не приказ, но видимость приличий соблюсти нужно.
— Угу. И сошлют меня в Кааго с запрещением до конца следующего порога появляться при дворе. Одна надежда на развлечение: если кто-то из мстителей за нок Фирдзава в Сойге объявится.
Кошка отвернулась к окну, смотреть на ночной город в щель между занавесок.
Сойвено о-Каехо
2293, 27 день 4 луны Ппн
Кааго и окрестности
— Да-да, — рассмеялась Птица. — 'Я тебе не грублю, я как с тобой, так и с людьми говорю!'
— Птица! — оборвал её Вен. — Сколько можно? Ты можешь хоть немного уважения проявлять?
— Не-а, — сказала она. — Не вижу ни одной причины для уважения.
— Она моя мать! Эта причина тебе не годится?
Птица изобразила задумчивость. Мягкое весеннее солнце пятнало ей лицо и бросало красноватый отблеск на тёмные волосы.
— Не-а, — снова сказала она потом. — Это не причина.
Вен встал.
— Тогда нам пока не о чём говорить. Пока ты не решишь извиниться.
Он ушёл, не оглядываясь — и так ясно представлял, с какой искренней растерянностью Птица смотрит ему в спину.
Вен стиснул зубы, перебегая по мосту реку. Он ни разу вслух не признавался, что мать и сам уважать не мог, никак. И ругал себя за это последними словами, потому что куда это годится — презирать собственную мать?..
От входа в замок и по всему нижнему двору сновали люди, много людей, гости и их слуги… Вен глянул туда один раз и решительно свернул с дороги вправо. Приёмы и многолюдные праздники в этом замке бывали редко, ещё реже, чем кьол Каехо. Вена обилие малознакомых людей и обязанность действовать строго по предписанной церемонии вгоняла в тоску, потому от культурных развлечений он отлынивал со всей возможной изобретательностью, хотя и не слишком успешно: единственный сын и наследник, всё- таки…
Он зашёл с обратной стороны, поднимаясь к дальней стене замка по крутому склону, где сквозь щебёнку пробивалась низкая жёсткая трава. Подошёл вплотную, в угол, образованный стеной и одной из круглых башен, и задрал голову. На высоте в три роста была дверь, незаметная со стороны, если не знать, куда подходить. Предполагалось, что через эту дверь можно тайком выпускать людей в случае осады, скинув верёвочную лестницу. Подниматься в неё снизу без лестницы не предполагалось, но Вен знал, куда ставить ноги и за какие трещины цепляться пальцами. И знал, что с прошлого раза оставил дверь незапертой. Едва ли кто-то про неё вспомнил за последние два дня.
В каморке за дверью было пусто и темно. Вен закрыл за собой дверь, запер её на засов и пошёл дальше по узкой изгибистой лестнице, потом по такому же узкому коридору без крюков для ламп, но с пазами для факелов. Коридор вёл в старую башню, из которой вырос замок. В ней давно не жили, там было слишком неуютно, холодно, неприспособленно для жизни. Сейчас там был колодец — щель в скале, уходящая вниз на десяток локтей до воды и дальше в бесконечность. Там был склеп на уровень выше
