особо любила, а герцога ослушаться никто не решился бы. Его очередное возвращение Найша встретила слезами — он плечами пожал и сказал, что у него требование одно: сиди смирно и не лезь на глаза. А то безо всяких бойкотов можно устроить весёлую жизнь: урезать денежное довольствие до минимально возможного по закону. Ни тебе нарядов, ни тебе косметики, ни тебе драгоценностей, ни тебе приёмов. И слуг можешь, если эти не нравятся, набирать своих. Но выделять им помещение никто не будет, и содержать изволь на свои деньги.
Собственных денег у Найши ол Даверои почти не было — особенно, на фоне уже привычного богатства ол Каехо.
Вену в то время и двух лет не было, потому он сам этой истории не помнил, и знал только с чужих слов. С отцом мать после этого не ссорилась, а стала, напротив, вежлива до заискивания. Он её презирал и даже не думал этого скрывать, ходил мимо неё, как мимо пустого места, а Найша всячески старалась ему угодить. Ему и сыну. Вен странным образом не мог отделаться от чувства вины перед ней: не за себя, за отца. Вену было её жаль. Друзей она в герцогстве так и не завела: в тех, кто ниже по положению, Найша людей не видела, а равных и высших можно было сосчитать по пальцам одной руки. Разве что бабка Вена, Клайенна, неплохо относилась к невестке, но бабка в последнее время с головой ушла в религию и общалась только с Вечными. Мать же не общалась ни с кем. По примеру Клайенны исполняла все обряды — добросовестно, но как-то без души. Заводить свои порядки ей не позволяли, слишком часто устраивать праздники — тоже, а больше её ничего не интересовало, и ей должно было быть до ужаса скучно, думал Вен. Он иногда подозревал, что она и отца злит от скуки, специально затем, чтоб тот хоть от злости обратил на неё внимание. Работало это плохо, и тогда мать принималась общаться с Веном. Терпеть это общение год от года становилось сложнее, и Вен потому чувствовал себя перед матерью всё более неловко; вдвойне неловко — потому что мать его обожала, и это тоже было очевидно. Она искренне хотела понравиться мужу, порадовать сына, она ни о чём больше не думала и никаких других целей в жизни не имела. Только её обожание почему-то всегда приходилось некстати, и выливалось постоянно в такие формы, что лучше бы его не было. Она устраивала какие-то безумные пиршества для одного Вена — еды хватило бы на десятерых, — и обижалась, когда Вен в спешке кидал в рот, что попало, и убегал. Она дарила безумно дорогие костюмы из расшитой парчи и бархата или шёлка и кружев — летом в костюмах было убийственно жарко, зимой убийственно холодно и круглый год убийственно неудобно. Вен всеми правдами и неправдами подарки носить отказывался, и Найша снова обижалась. Она порывалась наказывать слуг и скандалила с гостями за несоблюдение церемоний и оскорбление достоинства наследника. Вен краснел и после тишком извинялся. Отец к церемониям относился, как к блажи, и замковая прислуга вслед за ним так же. Мать считала, что в замке из-за этого жизнь — как у дикарей и необразованной деревенщины, что это совершенно недопустимо. Спорить с отцом не решалась, но сыну при любом удобном случае рассказывала, как хорошо заведено то-то и то-то в её родном доме ол Даверои, или у ол Лезонов, или у нок Аджаев… Вен скучал и норовил сбежать, не помогали даже напоминания себе о том, что нужно относиться к родителям с почтением.
Но хуже всего бывало, когда разговор заходил о его круге общения. Грязная деревенская рвань — знать их по именам Найша считала ниже своего достоинства, — никак не годится в приятели наследнику герцогского титула. От них можно набраться дурных манер, ересей, вшей и Вечные знают, чего ещё. И уж совсем никуда не годится — водить этих подзаборников в приличный дом. Их и во двор пускать не следует, а то домашней птицы потом не досчитаешься. В доме и того паче, они же только и думают, как бы хоть медную дверную ручку — да украсть, у их породы это в крови. 'Они же тобой пользуются, сыночек, как ты не понимаешь? Ты светлая душа, зла не видишь, а они же всё из тебя вытянут и тут же на пьянство просадят! А Тидзана эта немногим лучше, даром что из родовитой семьи. Ты и не думай, невестой она тебе не будет, я костьми лягу, а только ты на ней не женишься! Какая из неё невеста? Дикарка, позорище! Гулящая к тому же: вон, постоянно с мальчишками бегает, как ещё живот не нагуляла!'
Вен на это бесился, и никак не мог нормально отвечать. Он пробовал отвечать нормально, пробовал, но мать не слышала. Иногда она сразу продолжала говорить своё, даже не дослушав. Иногда от неожиданности умолкала, смотрела яркими пустыми глазами, под которыми Вену становилось жутко, и потом снова продолжала своё, будто Вен вообще ничего и не говорил…
Вен иногда завидовал даже Тидзо, несмотря на то, что общение её родителей сводилось к вечным внешнеполитическим интригам, кто кого обыграет. Птица порой не меньше Вена бесилась из-за родителей: из-за этих диалогов-поединков, в каждой реплике по три-четыре подтекста, кофе спокойно попить за завтраком не дадут.
Асту он завидовал люто. Вен любил своих родителей, но никогда отношение не было однозначным. Отцом иногда легко было восхищаться, но ещё легче он пугал, возмущал, бесил, и совершенно непонятно было, как реагировать, когда он делал что-то совершенно недопустимое, нелепое и бессмысленное. А он смеялся и пожимал плечами, если спросить, и Вен видел, что это не поза, что ему правда смешно и легко, и плевать он хотел на чужие мнения, и сам собой неизменно доволен. На мнение Вена ему, надо думать, тоже было плевать, и Вена это обижало, сильно. Мать… Мать Вен жалел, когда хватало на это сил, в остальное время он давил в себе злость и презрение и клялся, что в этом на отца походить точно не хочет. Жизнь от этого проще не становилась.
Особенно, когда какая-нибудь Птица обоснованно и с полной уверенностью в своей правоте роняла уничижительные реплики о Найше кьол Каехо. К собственному ужасу, Вен всегда был с Птицей в глубине души согласен и оттого возмущался ещё громче.
Где-то в главном здании у матери сейчас была редкая радость: праздник со множеством гостей. Отец удрал куда-то и наверняка до завтра не вернётся, а мать под конец вечера не выдержит и пожалуется каким-то подружкам на свою тяжкую жизнь, отчего, глядишь, станет парой слухов больше.
Свет, стекающий сквозь слуховой колодец по верёвке, краснел и тускнел, и внизу было уже совсем темно. Вен закрыл глаза, сжимая зубы и прижимаясь затылком каменной стене. С нижнего этажа, из склепа, сквозь камень поднимался холодом и молчание. В молчании ясно слышалось неодобрение, Вен силился разобрать, кого именно они не одобряли, и не мог.
Мише ол Кайле
2293 год, 1 луна Ппд
Арнакия
Если спросить любого арнакийца, стоит ли куда-то ехать по востоку Империи в конце третьей луны, то этот любой арнакиец почешет затылок под шапкой, сплюнет в медленно подсыхающую дорожную слякоть и скажет, что если уж по крайней нужде, то можно. Это, всё ж таки, не вторая луна и не начало третьей, дороги уже малость подсохли. Но только по крайней нужде, а так-то лучше подождать, ясное дело. Хотя бы с пол-луны.
Если спросить затем любого арнакийца, почему тогда на весеннее равноденствие в арнерский храм каждый год собирается такая уйма народу, то он поглядит исподлобья, подозревая подвох, и скажет, что это же арнский главный праздник, они даже пороги так пышно не справляют, как равноденствия, и весеннее всегда пышнее осеннего.
Осенью ярмарок и праздников много, а весеннее равноденствие стягивает в Арнер всех: и куненских купцов, и южных лесорубов, и найльнайских солеваров, и гостей из более далёких земель, даже и не имперцев. И паломники, паломники, стекающиеся поглазеть не столько на ярмарку, сколько на храмовые церемонии, на представления во славу Вечных, с сюжетами из Писания и легенд.
Когда-то, века назад, тогдашний Мастер храма Весов объявил, что как раз по плохим дорогам и неустановившейся погоде и следует совершать паломничества: потому что в таком паломничестве Вечные засчитают ещё и одоление трудностей, и чем трудней дорога, тем больший вес она будет иметь на посмертном суде.
Мише ол Кайле полагала, что этот неизвестный ей Мастер дело своё знал безукоризненно. Сама она к паломничествам относилась без лишнего рвения, ей всегда казалось, что есть более верные способы выслужиться перед Вечными, чем убить полторы луны на плохую дорогу в два конца. Но на Равнине хватало более благочестивых людей, они собирались весной в Арнер, и нынешней весной в числе этих благочестивых людей оказалась Лэнрайна ол Тэно, и с ней большая часть двора.
