кому надо, сам научится, а кому не надо — тех учить без толку. Обучение потому преимущественно сводилось к подготовке краски, беготне по лавкам, рынкам и клиентам да уборке под аккомпанемент оплеух.
— По-моему, их четверо было, — задумчиво сказал Шонек, подозрительно потрогал ярко-жёлтое пятно на сиденье кресла.
— Не оттирается оно, господин Шонек, — пожаловалась Явена, возникшая из кухни с подносом и кувшином. — А господин Мийгут новые кресла купить отказывается. Вы бы уж на него как-то подействовали, а? Вторую луну из дома не выходит — это ж разве дело? Соседи опять будут….
Мий прикрикнул, и женщина неохотно исчезла с глаз.
— Ты когда пришёл? Я не слышал.
— Только что, — отмахнулся Шонек, садясь. — Так что, одного ученика выгнал?
— Он сам сбежал.
— А, это не тот, которого ты топил?
— Никого я не топил, — скучно сказал Мий, отрезая кусок от свиной ножки. История эта надоела ему до полусмерти ещё в первые дни, можно было бы и не повторять при каждом визите.
Шонек покивал с фальшивой серьёзностью:
— Ну да, ну да. Не топил, а рисовал, как он тонет, потому что нельзя же упускать такую возможность. Ты знаешь, я иногда удивляюсь, как они все у тебя не разбежались.
— Кормлю хорошо, а работы немного.
— Ладно. Я тебе клиента нашёл: человек наслушался историй о твоих аксотских художествах во славу Таго, и истории его очень впечатлили.
Не его одного: именно тот заказ принёс Мию известность, а с ней клиентов и деньги. Слава была не самого радужного свойства, но коль скоро клиентов она привлекала, Мий ничуть не возражал. Из аксотского храма слухи поползли не сразу, через несколько лун после открытия. Ночные прохожие слышали оттуда крики, звон и запах дыма, а некоторые уверяли, что если воин окажется в храме в полночь, то из стены выйдет огромный демон и вызовет его на поединок, и если человеку удастся победить, то среди людей ему не найдётся равных до конца жизни. Но пока, вроде, победителей не было, а имена пары-тройки проигравших даже называли.
— Никогда бы не подумал, — говорил Шонек. — Удивительно много людей хочет, чтобы откуда-нибудь из фамильного склепа безлунными ночами тянуло болотным туманом, чтоб что-то стонало и поскрипывало.
Ещё он говорил, что недоброжелатели могут довести до нового обвинения в колдовстве, и не всегда удастся обвинение замять, но эти слова Мийгут пропускал мимо ушей. Он плохо умел обращаться с недоброжелателями, чтобы не сказать — не умел вовсе. Сколько он себя помнил, все его интересы лежали в совершенно иной плоскости, нежели интересы остальных, так что делить ему в итоге было нечего и не с кем. Он и в детстве совершенно не тяготился одиночеством, часами разглядывая, как раскаляется до красноты утреннее небо и остывает снова, или как речным течением треплет и дробит грязную мыльную пену. Соседи и тогда сходились в том, что с головой у Мия не всё в порядке, — по крайней мере, так говорила мать, сам Мий с соседями не разговаривал и об их мнении понятия не имел. А ровесники его не дразнили: либо оттого, что при случае он мог и в глаз засветить, либо оттого, что Мий был лучшим рассказчиком на улице, особенно, когда дело касалось привидений, убийств и тому подобных сюжетов, которые так хорошо подходят для безлунных ночей. За эти истории, да ещё за прогулки по ночным кладбищам и в заброшенную часовню Мия порядочно уважали, хотя уважение было последним, о чём он думал, просиживая в часовне и рядом с ней дни напролёт с углём и обрывком бумаги и пытаясь передать это чувство, будто что-то жуткое и необъяснимое вот-вот просочится снизу, сквозь рассохшиеся доски пола.
— Оней сейчас в столице, — сообщил Шон. — Предлагал на днях собраться втроём, и просил тебе передать, что ты точно идёшь. Он за книгу сейчас взялся, по машинам, и меня просил иллюстрировать. Некоторые части уже готовы, мы тебе как раз похвастаемся. Нечего взаперти отсиживаться, и ни с кем не разговаривать, кроме кухарки.
Дзохойно ол Нюрио
2293 год, 25 день 3 луны Ппн
Арнер
'А ведь праздник ещё толком не начался', — думал Дзохойно ол Нюрио, неприязненно взирая на мир с высоты седла. Высота была, прямо сказать, приличная: лаолийские кони всегда отличались отменным ростом и ширококостностью, а буланый Град и из их породы выделялся. Сегодня парадные и ездовые свойства Града не добавляли ол Нюрио поводов для любви к миру, когда он объезжал выбранное для игр поле у западной окраины города, почти на самом берегу Арна. Место определили заранее, без участия ол Нюрио, но против этого выбора он ничего и не имел — хорошее поле, просторное и ровное, и для помоста со скамьями и навесом на одном из его концов место нашлось. Беда была в том, что вчера и позавчера игры на поле уже проводились, а следовательно — несколько тысяч человек находились здесь постоянно: смотрели на участников, общались, а попутно — пили, ели, бросали под ноги объедки и обёрточную бумагу и временами уединялись в кусты и буйно разросшийся бурьян по понятной человеческой надобности. Да ещё лошади.
На второй день бурьян вытоптали почти весь, а вокруг поля широкой стеной встала вонь и насекомое зуденье.
Центральный проезд на поле, от дороги, выходящей из городских ворот, был, конечно, гораздо чище. Не потому, что его убирали, а потому что вдоль этой дороги трава стелилась короткая и редкая, куцыми пучками, и никаких кустов на добрую сотню шагов в обе стороны.
Сначала ол Нюрио планировал особо в обустройство поля не вмешиваться, но очень уж живо представлялось полдня сиденья здесь, в тепле и безветрии, так что по итогам осмотра герцог приказал согнать к полю местных нашада, и пусть потом собранное продают крестьянам на удобрение. А назавтра чтоб всё было чисто, и вокруг поля расставить людей — хоть ту же городскую стражу, — чтоб следили за любителями присесть: садитесь куда угодно, но не ближе сотни шагов от поля. Чай, ноги не отвалятся.
Засим ол Нюрио с удовольствием уехал обратно в город, где тоже не всё благоухало розами, но можно было, по крайней мере, не стараться дышать через раз. И где зато было не продохнуть от дел.
Завтра ожидался приезд императрицы, и сегодня утром о нём, наконец, объявили. Проблему с восточными баронами следовало решить, и по возможности скорей и радикальней. Для этого было бы неплохо собрать их в одном месте, но как раз на это чудо у ол Тэно способностей могло и не хватить. Ещё сложней добиться того, чтоб вся эта орава не только собралась в одном месте, но и не воспользовалась случаем свести давние счёты сразу со всеми кровниками — благо они совсем близко, на расстоянии меча. Ол Нюрио полагал, что осуществить такое невозможно и бессмысленно: он решительно не видел общих интересов, на которых можно было бы сыграть и убедить всю толпу разом забыть о старой вражде. Когда он только приехал в Арнакию гасить междоусобные свары, то в первую луну малодушно полагал, что в хитросплетениях многовековой вражды, родственных связей и прочих добрососедских отношений и разобраться невозможно, не то что навести порядок. Под конец второй луны ол Нюрио опрометчиво решил, что разобраться всё-таки можно, ежели взяться за дело с упорством и тщанием. И даже начал что-то действительно понимать. Понимание углублялось и ширилось, и делалось всё ясней, что углубляться и шириться оно может бесконечно и бессмысленно.
Предположим, ты знаешь, что некий род в вассальной зависимости от другого, который планирует военный поход на третий. Этот третий, в свою очередь, в военном союзе с четвёртым, с которым первый десять лет назад обменивался заложниками. Четвёртый при этом не сильно огорчится гибели своих заложников, отправленных первому, но не хочет воевать со вторым, потому что возит через его территорию джаншские меха в объезд трёх таможен…
И так далее, до бесконечности или полного помрачения сознания. А развязки этого узла всё равно не угадать, потому что в решающий момент или любители джаншских мехов попытаются перессорить между собой всех остальных участников, которые в итоге объединятся против горе-интриганов, или глава какого-
