обдало сухим жаром, он невольно отодвинулся. Печь уже прогорела, на колосниках тлели красные угли.
Подбросив дров, поправил накренившуюся в консервной банке свечу, с которой беспрестанно капал расплавленный парафин. Крошечное пламя заметалось от движения, грозя погаснуть…
Суконная занавеска на колечках отъехала, пригнув голову, в палатку вошел Черемушкин и потеснился, пропуская следом Коновалова, тащившего вещмешок.
— Как дела, архаровцы? — весело спросил он, всматриваясь в полутьму, где завозились в спальниках, устроившиеся ко сну бойцы. — Дрыхните?.. Рановато. А ну, подъем!
В правой руке лейтенант держал ружейный чехол, он снова всмотрелся в белеющие смутными пятнами лица солдат, кого-то высматривая.
— Темно, как у негра… Эй, Бурков, ты здесь?
— А где мне быть? — не по-уставному проворчал Иван, поднимаясь с матраса.
Он полез ко свету, стараясь не наступить на лежащих.
— Аккуратнее! — повысил голос Максимов, когда ботинок Буркова ступил в сантиметре от его локтя.
— Не боись, Михаил, я ж аккуратненько…
— Знаю я твое аккуратненько. Ухо отдавишь, и будто не при делах.
— продекламировал кто-то из потемок, и палатка взорвалась от хохота.
Смеялся и Черемушкин. Смеялся, хотя самому было не до смеха.
Бойцы ведь еще не знают, что предстоит в новогоднюю ночь. А задача, какой бы простой со слов полковника Рюмина она не представлялась, на деле может статься кровью. Кровь, она уже льется, соседи, стоявшие в пяти километрах от Петропавловской, несут потери. Какой-то час назад, в будке у связиста, он сам слышал в эфире сбивчивый доклад об обстреле, о «трехсотом», которого необходимо срочно переправить в госпиталь. А потом на волну вклинился чеченец, перемежая картавую речь отборным матом, клялся устроить ночь длинных ножей…
— Держи, — подал Буркову тяжелый чехол.
— Что это? — принимая сверток, спросил солдат.
— Подарок к Новому году!
Бурков отвел молнию и в наступившей тишине вынул из чехла снайперскую винтовку Драгунова, с удивлением посмотрел на взводного.
— Принимай, промысловик. Тебе нужнее будет.
— Откуда? — поразился Бурков, усаживаясь под трепещущий фитилек свечи.
Он любовно огладил сверкающее лаком цевье, отвел затвор, заглядывая в пустой казенник.
— От Деда Мороза! — посмеялся стоявший за взводным Коновалов. — Комбат подогнал. Ихний снайпер еще тот, со ста шагов в мишень не попал. Сушкин списал его в автоматчики, а чтобы добро не пропадало — тебе. Товарищ лейтенант дюже тебя нахвалил.
— Спасибо, — просто сказал Иван, любуясь винтовкой.
— Да, чтобы не забыть, — Коновалов запустил пятерню в вещмешок и бросил ему прицел в брезентовом футляре.
— Сдурел?! Кто ж так с оптикой обращается? — Бурков едва поймал его на лету. — А если посбивал?
— У тебя скоро появится шанс пристрелять ее, — ответил за каптера Черемушкин.
— А патроны?
— Ты думаешь, Дед Мороз, в моем лице, только тебе подарки притаранил? — залыбился Коновалов. — Подходи, братва, только не все разом. Соблюдайте очередь!..
Из вещмешка он достал четыре пачки патронов, выложил на стол.
— Лишнего не берите, каждому по сто двадцать штук. Все под роспись…
Очереди не получилось. Вокруг него сгрудилась толпа, Коновалов только и успевал нырять рукой в мешок, раздавал пачки, и распрямил порядком затекшую спину лишь тогда, когда увесистый мешок опустел.
— Вроде все, — он скатал вещмешок и убрал за пазуху. — Никого не обделил? Значит, нормально. Завтра еще гранаты получите, и будете круче Рембо.
Проследив за раздачей боеприпасов, Черемушкин вышел под вызвездившееся небо. Коновалов с явной неохотой последовал за ним, старательно задернув полог.
— Во навалили! — разложив пачки на тумбочке, почесал бритый затылок Кошкин. — В учебке больше трех не выпросишь, а тут… девать некуда.
Турбин надел бушлат, нагнувшись к изголовью постели, выдернул заменявший подушку бронежилет. Набросив сверху, подогнал ремнями по размеру, всунул в пустые кармашки автоматные магазины. Нагнулся вперед, вбок. Подпрыгнул на месте.
— Решил на ночь глядя аэробикой заняться? — подначил его Володька.
— Дурак… Я вот смотрю, неудобно в нем. Ни упасть, ни перекатиться…
— Ага… Когда разрабатывали, о наших удобствах никто и не думал. Да и не верю, что толк от него будет. Мужики поговаривают, прошивает листы насквозь. Потом пуля теряет скорость, проходит тело, от задней стенки отлетает и начинает скакать туда-сюда. Мясорубка совкового разлива.
Клыков, перевернув свой броник, поднес ближе свечу, читая нашитую памятку.
— Предохраняет от осколков, пистолетных пуль, автоматов калибра 5,45 и 7,62. От винтовки СВД с расстояния 15 метров.
— Понял?! — развел руками Кошкин. — Мощная защита, оказывается. Даже от снайперской винтовки. Только писано для дураков. Какой идиот в тебя из СВД с пятнадцати шагов стрелять будет? Правильно, не прошибет пластину, потому как пуля разгона не набрала. А немного дальше, метров со ста, и квакнуть не успеешь…
Стащив с себя бронежилет, Турбин снова подложил его под матрас, не раздеваясь, залез в спальник.
Володька скрипнул притвором, забросил в топку дров. На его щеках зарделись, заиграли жаркие отблески.
Ветер, гулявший снаружи, волнами гонял слабо натянутый брезент палатки, выдувая тепло. К утру опять выстынет, до пара изо рта…
— Как оно все получится, когда в Грозный войдем? — произнес Турбин, созерцая вытянутое, подрагивающее и розоватое пламя свечи.
— Нормально получится, — ответил сбоку Быков. — Порода такая, только силу и понимает.
— С чего ты взял?
— Вспомни Назрань. Привыкли брать нахрапом, на глотку. И еще, знают ведь, что детей и баб ихних не тронем. Тогда на дороге ни одного здорового мужика не увидел. Прячутся за бабьими юбками и бьют трусливо. Пока мы жевали сопли, вон что вытворяли, а показали твердость — всё, вразбег. И здесь также будет. Пускай возмущаются, кулаками трясут, грозят, а войдем — и затихнут. Против лома нет приема…
— Если нет другого лома, — укладываясь, пошутил Володька. — Не все так просто. И еще я думаю, ждут они нас.
— А у меня там знакомый…
— Где?.. В Грозном?
Турбин без слов кивнул.
— Ты ему еще новогоднюю открытку не отправил?
— Отстань ты, Вовка, со своими глупыми шуточками!.. Я вот все думаю, не столкнуться бы нам.
