— Я не лучше тебя. Я не говорила этого. Вообще-то, ты лучше меня, потому что с тобой все в порядке, а со мной нет. Вот в чем разница. Я больше ни в ладах. Ни с собой, и думаю, ни с нами обеими, так или иначе, но я действительно не знаю…
— Вот что я скажу тебе, Близняшка, — вмешалась Эрин, с остервенением вытирая слезы, оставившие синие полосы на её щеках. — Когда ты будешь в ладах с собой, тогда и поговорим. А до тех пор найди себе свою собственную комнату и свои собственные вещички. Я больше не хочу соседку, или близняшку, которая не в ладах со мной.
Беззвучно плача и игнорируя вещи, которые вывались из пакетов, Эрин умчалась вниз, в туннель, оставив Шонни стоять среди груды блестящих подушек и бархатных шалей.
Кто-то откашлялся и Шонни подпрыгнула. Только когда Зои вручила ей комочек полу-использованного Клинекса, она поняла, что безудержно рыдает.
— Хочешь об этом поговорить?
— Не очень, — ответила Шонни.
— Ладно, ты хочешь побыть в одиночестве? — поинтересовалась Зои.
— Не уверена. Но я знаю только одну вещь и прозвучит она не слишком радостно, — сказала Шонни, тихонько всхлипнув и икая.
— Что ж, тогда расскажи об этом быстро потому, что если ты произнесешь это быстро, то не успеешь опомнится, а значит и прозвучит это не так уж плохо.
— Я хочу вернуться к прежней жизни в Доме Ночи.
Гробовое молчание, а потом Зои спросила:
— Разве Эрин не хочет вернуться вместе с тобой?
— Нет, — ответила Шонни, смахивая слезы. — Я вернусь одна.
18
Зои
Воскресенье прошло так же отстойно, как и суббота. Позже, оглядываясь назад, я поняла, что, когда произошла размолвка Эрин и Шони, это было началом, когда все пошло под откос. Было странным, как эта парочка, не разговаривая друг с другом, влияла на остальных из нас. Казалось, что злясь друг на друга, они выводили из равновесия всех.
— Не знаю как вас, но меня 'одна-извилина-на-двоих' сводят с ума.
Афродита шлепнулась рядом со мной, где я сидела на бордюрчике, который обрамлял старую круглую подъездную порожку к вокзалу. Я вздохнула и подумала как бы урвать секунду и побыть в одиночестве. Я подвинулась, чтобы дать ей больше места.
— Н-да-а, я знаю. Странно теперь не видеть их вместе, и сейчас кажется, что Шони готова разрыдаться в любую секунду, а Эрин вся такая молчаливая и дует губы. Какой-то сумасшедший дом.
— Огонь и лед, — пробормотала Афродита.
Мои брови взлетели.
— Знаешь, ты можешь быть права.
— Я не знаю когда вы разгадаете эту чертову подсказку и поймете, что я практически всегда права, — Афродита вытащила из своей сумочки от Coach маленькую ювелирную пилочку для ногтей и начала подпиливать свои ногти. — Я не знаю что еще это проклятое глупое стихотворение может означать, но его часть, безусловно, о Близняшках-Дурашках с одной извилиной на двоих.
— Почему ты подпиливаешь свои ногти?
Она посмотрела на меня убийственным взглядом, ясно говорящим 'Какого хрена?'
— Потому что в этом глупом городе недостаточно приличных круглосуточных спа-салонов. Ладно, за исключением одного ужасного: я всего лишь хочу чтобы мне сделали маникюр, а не изнасиловали. Не хочу подхватить ни ВИЧ, ни что-нибудь другое в этом роде.
— Афродита, иногда ты говоришь бессмысленные вещи.
— Всегда пожалуйста, рада расширить твои кругозор. Так или иначе, как я сказала, что ты собираешься делать с Близняшкой-дурашкой и Близняшкой-деревяшкой?
— М-мм, ничего. Они — подруги. Иногда подруги сердятся друг на друга. Они сами должны найти способ помириться.
— Правда? И это все, что ты можешь сказать?
— Афродита, ну и какого черта ты от меня ждешь?
— Ты только что выругалась? Разве 'черт' — она показала пальцами кавычки в воздухе, — не бранное слово?
— Как на счет того, чтобы самой сходить к нему и убедится?
Я вопросительно глянула на неё.
— И в триллионный раз повторяю — нет ничего плохого в неумении ругаться!
— Брань или ругань. Но в одной вещи я уверена наверняка, что мои снежки пролетят даже не задев его рогов.
— Ты! Злючка! — воскликнула я.
— Спасибо. Но серьезно. Что ты собираешься делать с Близняшками?
— Дайте им свободу! — Я не хотела кричать, но эхо, звучавшее в каменном здании говорило об обратном. Я глубоко вздохнула и попыталась забыть о чувстве, что я хотела задушить Афродиту. — Я не могу быть ответственной каждый раз, когда у одного из моих друзей проблемы с другим моим другом. В этом даже нет смысла.
— Об этом говорится в глупом, но пророческом стихотворении, — сказала она, полируя свои коготки.
— Я все еще не понимаю, почему я должна…
Я замолчала, поскольку огромный черный Линкольн Таун проехал по круглой подъездной дорожке и остановился перед Афродитой и мной. В то время, как мы смотрели с неприлично открытыми ртами, Сын Эреба вышел с места водителя, полностью проигнорировав нас, и открыл заднюю дверь автомобиля.
Длинная, худощавая и одетая в синий бархат, Танатос приняла протянутую руку Воина и изящно вылезла. Она улыбнулась нам и благодарно кивнула, когда мы поклонились ей, но ее внимание было сосредоточено на здании вокзала.
— Какой прекрасный пример мастерства Арт-деко тридцатых годов XX века, — сказала она, обводя пристальным взглядом фасад вокзала. — Я оплакиваю утрату популярности путешествий поездом. Когда их наконец построили, это был чудесный, расслабляющий способ перемещения по этой огромной стране. Фактически, он все еще существует и по сегодняшний день. Печально, что у нас так мало современных железнодорожных маршрутов, из которых можно было бы выбрать. Вам бы посетить вокзал в сороковых — трагедия, надежда, отчаяние и отвага — все сконцентрировалось на одной яркой, оживленной площади. — Она продолжала любоваться старым зданием. — Это не похоже на сегодняшние неприглядные аэропорты. Они лишены всего этого — любви, души, жизни, особенно после той трагедии 11 сентября. Так печально … так печально …
— М-мм, Танатос, могу я чем-то помочь вам? — наконец спросила я, когда стало очевидно, что она собиралась стоять так вечность, всего лишь глазея на вокзал.
Она показала жестом Воину, чтобы тот вернулся в автомобиль.
— Ждите меня через улицу на стоянке. Я скоро присоединюсь к вам.
