димы девочкам, чтобы вытеснить чрезмерную сентиментальность и пустые мечтания,
возникающие от модного безделья
245
и провоцирующие „нервную' меланхолию и общее истощение. Статистические данные
доказывают, что женщины, окончившие колледжи, становятся здоровыми и счастливыми
женами и матерями, как будто они никогда не решали математических задач и не переводили
Аристотеля»6.
Официальный курс на совместное обучение не останавливал его противников среди мужчин.
В 1900 г. университет Рочестера пообещал открыть двери женщинам, если они соберут
достаточно денег на строительство новых общежитий и оборудования. Когда они собрали
средства — а Сьюзен Б. Энтони продала свой страховой полис, чтобы внести недостающую
сумму, — и попытались войти в аудитории, студенты-мужчины стучали ногами об пол,
держали двери аудиторий, высмеивали женщин, появлявшихся на территории кампуса. В
ответ администрация физически изолировала женщин, поместив их в отдельный, явно
уступавший остальным колледж. Университетская аудитория, куда женщины изо всех сил
стремились попасть, не могла удовлетворить их интеллектуальные запросы, поскольку
хранила принятое в обществе повиновение тендерному различию. Женщин снова заперли в
гендеризованной учебной аудитории.
Гендеризованная классная комната
Официальный процесс гендеризации начинается в тот момент, когда мы входим в
образовательное учреждение, и затем длится все время, пока мы получаем образование. В
детских садах мы видим кубики, грузовики, самолеты и плотницкие инструменты водном
месте, а куклы и предметы домашнего хозяйства — в другом. Формально игрушки
«доступны» каждому, но пространства разделены невидимыми, но реальными границами
полового различия между детьми. В дошкольном возрасте девочки и мальчики после садика
играют в разные спортивные игры, придерживаются различных правил, по-разному ведут себя
на детской площадке.
Детский сад, где я работал в конце 1970-х гг., разделялся на три зоны. В закрытом помещении
было место для тихих игр, стояли книжные полки, маленькая песочница с чашками и блюдцами и
была еще тихая комната с набором мольбертов для живописи. Рядом со зданием располагался
«ближний дворик» с двумя песочницами побольше и отдельной площадкой для игр типа
«классики». А затем уже располагался «дальний
246
дворик» с гимнастическими снарядами, большой неогороженной песочницей и другими
приспособлениями для развития моторных навыков.
Утром трехлетние девчушки спокойно входили внутрь, аккуратно вешали свои пальтишки в
шкафчики и медленно и неуверенно проходили в помещение, где они общались, разго-
варивали, играли во внутренней песочнице, готовясь к новому дню. А вот мальчишки вбегали,
бросали свои куртки в шкафчики (у половины они вываливались назад), выбегали вон, хва-
тали грузовички, неслись к дальнему дворику и при этом все время орали.
Так поступали все мальчики, кроме Брэда. Брэд был тихим и задумчивым трехлетним
мальчуганом, добрым и внимательным. Он был одним из самых блестящих учеников за время
моей работы! Каждое утро Брэд входил и направлялся прямо к мольбертам и там целый день
радостно рисовал. Иногда он отдавался живописи полностью, и рисунок выходил за
рисунком, а иногда, немного порисовав, мечтательно смотрел из окна на деревья.
Когда его родители увидели меня, нового преподавателя-мужчину, они с жаром стали
убеждать меня: «Вы должны заставить Брэда выходить в дальний дворик!» Они умоляли
меня, и их глаза были полны ужаса. «Пожалуйста, — снова и снова повторяла мать Брэда. —
Пожалуйста!»
Не нужно ученых степеней в области дошкольного воспитания, чтобы понять, что пугало
