Баррейна. Так что Директория пока вам не угрожает…
— Пока!
— Понимаю… Человеки живут в вечном страхе. Трясутся от одной мысли, что новая катапульта соседа стреляет дальше. Лихорадочно строят свою, еще более дальнобойную. Иногда, — хыгаш улыбнулся, показав острые зубы, — мне кажется, что весь ваш род свихнулся с ума.
— Это называется военное сдерживание, Марен. Если твоя катапульта стреляет дальше моей, в один прекрасный день ты направишь её на меня. А вот если ты будешь знать, что моя установка стреляет не хуже твоей, то призадумаешься, прежде чем…
— Знаешь что, кивец? Надеюсь, не ты придумал эту теорию со сдерживанием. Ты не похож на идиота.
— Рад слышать. Есть новости?
Тарос нетерпеливо переложил факел из одной руки в другую. Волны тихо покачивали лодку, время от времени раздавался стук бортов. Шел густой крупный снег. Хыгаш улегся на воде на спину, заложил руки за голову. Бледные губы морелюда тронула улыбка.
— Есть, неистовый вояка из Кива, есть. Элигерцы везут на баржах оружие.
— Оружие! — воскликнул Тарос, приподнимаясь со скамьи. — Что за оружие? Откуда вы узнали?
Улыбка Марена стала еще шире, и кивец снова сел, качая головой.
— А знаешь, что они везут мятежникам Влада Картавого?
— Золото и щиты с копьями? Они уже делали это раньше. И, клянусь Дажбогом, я… Подожди! На грузовых баржах? Целым караваном?
— Человеки такие наблюдательные.
— Марен, рассказывай же!
— Тяжелая артиллерия.
Тарос Ун вскочил. Едва не уронил факел. Снова уселся, долго не мог устроить ноги. Морелюд с любопытством наблюдал за ним, изредка водя по черной воде чешуйчатой ладонью с перепончатыми пальцами.
— Есть подробности? — наконец, глухо спросил кивец.
— Есть, друг Тарос. Судя по подслушанным нами разговорам — баллисты и катапульты. В разобранном состоянии. На борту галер — обученные элигерские солдаты. Профессиональные расчеты. Кроме того, несколько барж совершенно пусты. Хватит сверкать глазами, Тарос! Мне кажется, или твои усы шевелятся? Правильно, часть судов предназначены для перевозки войск, но войск в них нет!
— И идут они…
— К Даугрему.
После довольно продолжительного молчания Тарос Ун поднял голову.
— Спасибо за интересные сведения, Марен.
— Не за что, — усмехнулся хыгаш, окуная голову воду и фыркая. — Позволь вопрос: что ты предпримешь?
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Совсем. Ну, доклад напишу, конечно. Кив соблюдает нейтралитет, мятеж Картавого — внутреннее дело Мзума.
— Директория считает иначе, если ты заметил.
Тарос мрачно покачал головой.
— Плевать я хотел на Директорию, морелюд! Но после вопиющего по своему варварству уничтожению нашего посольства возле Горды, правительство Кива заморозило все отношения с Солнечным королевством, кроме торговых. Мы не собираемся вмешиваться.
— Ты же прекрасно понимаешь, для чего элигерцы везут Владу баллисты!
— Понимаю, клянусь Дажбогом! Но…
— Но?
— У меня приказ, Марен.
— Понятно, — хыгаш резко перевернулся на воду и мгновенно ушел под воду. Некоторое время Тарос даже думал, что морелюд уплыл, не попрощавшись, и собирался уже лезть на борт, но голова Марена снова появилась на черной поверхности.
— Против приказа не пойду, — мрачно повторил Тарос.
— Конечно, — согласился хыгаш. — Рад был снова тебя видеть, дорогой друг. Пусть тебя хранит твой Дажбог.
— А тебя Духи Отмели, друг Марен. До скорой встречи. Как обычно.
— Как обычно.
Морелюд помахал рукой и скрылся в темной бездне. Тарос позвал матроса, сунул конец факела в море, и быстро поднялся на борт. Перед тем, как отправиться к себе, Ун переговорил с капитаном — лысым низеньким человечком с мрачным взглядом. Капитан выслушал, поскреб небритую щеку и молча кивнул.
Запершись в каюте, командор улегся на койку, заложил руки за голову и прикрыл веки. Тихо скрипели переборки, несильная волна время от времени накатывала на дрейфующее судно. Затем раздался свист боцмана и короткая команда. Всплеск — это опустились весла, старший по трюму принялся мерно выбивать дробь на своем барабане. «Слава Кива» двинулась вперёд, по направлению к Цуму.
Зезва стоял на северной башне монастыря и разглядывал окрестности. Было холодно, и порывистый ветер яростно бросал в лицо колючие снежинки. Рядом, усевшись на мешок с соломой, грыз моченое яблоко Геронтий Огрызок. Командир джуджей при этом умудрялся посвистывать и чавкать одновременно.
Ныряльщик смотрел на бескрайнее зелено-белое море темнеющего вдали леса, на дымки и крыши прилегающих к стенам деревенских домов. Справа и слева высились покрытые ельником горы, заснеженные и величественные. Еще дальше терялись в тумане снежные вершины Большого Хребта. Затем опустил голову, прикрыл на мгновенье глаза. Как часто, в далеком детстве, он стоял вот так на стене родительского дома в Веревке, высматривая возвращающегося из очередной поездки отца. Как понуро спускался вниз, так и не дождавшись. И ласковая мамина рука, обнимающая его, мамин голос, нежный и такой родной… Даже снежинки были такими же, колючими, напористыми, бешено крутившимися, словно живые. И мама…тоже живая. Её тихие уговоры с трудом сдерживающего слезы маленького Зезвы, улыбка, прячущаяся в уголках губ, поцелуй в лоб на ночь и теплое одеяло. Приходило утро, и черноволосый мальчик снова бежал на стену, запахивая на ходу теплый плащ. Сегодня, точно, сегодня должен вернуться его отец, Ваче по прозвищу Ныряльщик…
— Ты, что уснул там, э!
Зезва вздрогнул, повернулся. Геронтий недовольно смотрел на него. Джуджа хотел еще что-то добавить, но отступил на шаг, вглядываясь в лицо Ныряльщика.
— Извини, пожалуйста, — с неожиданной мягкостью проговорил карл. — Прости меня, волосатого грубияна. Я не видел, что ты вспоминаешь.
— Как ты догадался, друг Геронтий? — покачал головой Зезва.
Джуджа хотел было указать на блеснувшую в глазах человека слезу, но лишь кивнул, улыбнувшись. Зезва поплотнее запахнул плащ и вернулся к созерцанию окрестностей. Рядом, у соседней бойницы, уже сопел командир джуджей.
— Убедился, человек? — карл размахнулся и забросил остатки яблока чуть ли не в темнеющий вдалеке лес. — И метнул Огрызок огрызок… — забормотал он, вытирая руки. — Чувства просто!
— Что ты там бубнишь, достойный командир? — спросил Зезва.
— Бубнят человеки, а благородные джуджи высказываются.
— Конечно… — усмехнулся Ныряльщик.
— Убедился, спрашиваю? — повторил Геронтий.
— В чём?
— В том, что во-о-н тот лесочек отличное место, чтобы сосредоточить ударные силы, — джуджа поежился. — Чувства, ну и веторочек!