Чечеткина.
– Похоже, стенокардия, – сказала она, выпрямляясь. – Пульс неровный, аритмия… давайте-ка в больницу его.
Погрузкой тщедушного больного руководил начальник конструкторского бюро – под его басовитый окрик двое дюжих парней подхватили бледного Михаила и занесли его в разверстые дверцы фургона. После чего начальник крутанул короткой красной шеей и зацепился взглядом за Серафиму:
– Миронова! Поедешь с ним в больницу. Узнаешь там все, проводишь… От участия в демонстрации я тебя освобождаю.
И Сима, которая вообще никогда в жизни еще никому не перечила, ослушаться этого менторского тона не смогла. Послушно кивнув, она запрыгнула на подножку «Скорой».
В приемном покое ближайшей больницы, куда их доставили через полчаса, Сима помогла захворавшему коллеге снять с себя теплое не по погоде пальто, стащила с него рубашку и поддетую под нее шерстяную фуфайку. Все это время, до самого прихода медсестры, которая увела вновь поступившего больного по лестнице вверх, Михаил Чечеткин бормотал, вытирая со лба пот и старательно отводя от Симы глаза:
– Матери надо сообщить. Я здесь надолго, наверное… Смену белья мне надо и одеяло мое, стеганое. И фрукты. Пусть мать компот сварит. И пижаму, пижаму…
– И документы, – спокойно напомнил врач, оформлявший прием больного.
– И документы, – послушно повторил пациент. – И шаль материну, пуховую, грудь укутать…
– Я сбегаю, Миша, – мучась от охватившей ее непонятной неловкости, сказала Серафима. – Ты не волнуйся, я сбегаю. Тебе вредно волноваться!
Она уже уловила презрительный огонек, блеснувший из-под докторских очков, и стремилась поскорее завершить отведенную ей миссию.
– Только быстро, Сима! Улицы перекрыты из-за демонстрации, ты еле успеешь до вечера…
– Да бегу я уже, не волнуйся!
И вот сейчас растерянная Сима стояла напротив Людмилы и чуть не плакала от досады:
– Что же он мне не сказал, что мать его на работе? Как же я в квартиру-то попаду?!
– Не бойся, девка, – бодро сказала Люся, оттряхивая грязные от земли ладони. – У меня от этой самой, от тридцать восьмой квартиры, ключ запасной есть.
В те достопамятные времена – не в пример нашим! – соседи еще крепко доверяли друг другу. Такое явление, как консьержки в подъездах, появилось намного позже. Тогда же никому и в голову не приходило нанимать бабок для слежения за порядком в подъездах. Люся, напомню, работала на дому, и у нее хранилось сразу несколько связок ключей от чужих дверей – на случай, если хозяева потеряют свои ключи или, захлопнув дверь, забудут их дома.
– Правда? – обрадовалась девушка. – Ой, это же прямо здорово! Он там переживает, наверное. А Мише это вредно.
Людмила сбегала домой, и вскоре они вместе с Симой шуровали в квартире Чечеткиных, собирая в две большие хозяйственные сумки все, что заказал Михаил.
– Он компот еще просил сварить… – робко произнесла Сима, нерешительно оглядываясь по сторонам.
– Обойдется! – Люся подхватила одну из сумок и взвалила ее себе на плечо. – Ну, сестра милосердия, пошли, что ли?
Людмила проводила пигалицу до самых больничных дверей и за то время, пока они тащили по улицам тяжеленные баулы, сумела выпытать всю ее нехитрую историю. Сима Миронова устроилась на работу в это конструкторское бюро совсем недавно, пришла по распределению, после строительного техникума, где получила профессию чертежницы. Работа ей нравится, коллектив дружный, вот только смущают молодые бородатые охальники из соседнего отдела: вечно смеются и отпускают вслед такие шуточки, от которых хочется провалиться сквозь землю.
– Да ты скромница, что ль? – спросила Люся, немного завидуя – ей никаких нескромных шуточек вслед никто никогда не отпускал. – Пошли их, знаешь, куда? Или, погоди… наоборот, флиртани с ними разок- другой, а? Да! А что? Боишься? Мама заругает?
– Не заругает, – мягко улыбалась девчушка, перекладывая тяжелую сумку из одной руки в другую. – Я детдомовская.
– Тю! – сочувственно присвистнула Людмила. – Сирота?
– Да. Мама рано умерла, а папу я не знала совсем.
С этого дня между девушками началась настоящая дружба. Стоило Людмиле, которая теперь, с наступлением лета, много времени проводила на своем балконе, увидеть во дворе маленькую легкую фигурку, как она тут же начинала призывно махать руками и зычно зазывать Симу к себе в гости. Но, как правило, та лишь ответно вскидывала ладошку и скрывалась в подъезде, где жили Чечеткины.
К Людмиле Серафима поднималась лишь ближе к вечеру. Девушки выходили на балкон, который и впрямь расцвел роскошными зелеными кустами, и чаевничали за маленьким круглым столиком до самой темноты.
– Че ты к этому Мишке ходишь-то все время, Симка? – сочувственно спрашивала Люся, глядя, как устало прислоняется подруга к балконной решетке. – Зовет он тебя, что ли?
– Зовет. Он, Люся, все время меня зовет. Болеет часто, мать на работе. И нездоровая она тоже, тетя Нюра. Обоим уход нужен.
– Платят они тебе, что ли?
– Нет, что ты. Нет.
– Так чего ж ты тогда?!
– Так. Жалко, – улыбалась Сима все той же своей мягкой, какой-то неземной улыбкой, которая обезоруживала даже Людмилу.
– Хоть бы проводил он тебя когда, – ворчала она, отворачиваясь. – Ведь как поздно ты домой уходишь! И все ради него. Страшно, поди, одной-то по темноте шастать?
– Страшно, – признавалась Серафима. – Но ты знаешь, Люся… Дома, то есть в общежитии, мне еще страшнее. Там так пакостно и неуютно! Мужики все время пьяные, по ночам в двери стучат, кричат… Драки, водка… Женщины все испитые какие-то, некрасивые, злые ужасно. Я потому и стараюсь попозже вернуться – не могу это все видеть. В детдоме тоже несладко было, а все не так.
– Квартиру на работе не дают тебе, что ли?
– Дают, – улыбалась Серафима. – Шестьсот восемьдесят третья я на очереди.
– Вот черти!
– Да ты не думай, мне не в тягость Мишу навещать. Даже наоборот. Хорошо у них, тихо… Можно думать о чем-нибудь, о личном. Миша не очень разговорчивый, и тетя Нюра молчунья. Сядем мы втроем, каждый своим делом займется – Миша лекарства пьет, тетя Нюра вяжет, я готовлю или уборку затею… И как будто каждый сам с собою. Хорошо! Мне такой тишины нигде больше не найти.
– Господи, да приходи ты ко мне и молчи себе хоть до самой ночи! – восклицала Людмила (хотя нельзя не признать, что свою способность соблюдать тишину она все же сильно переоценивала). – Я тебе, вон, софу выделю и ничего делать не заставлю. Дались тебе эти хворобы, тоже мне – прислугу себе отыскали бесплатную!
– Не могу я Люся, спасибо, – продолжала мягко улыбаться Сима.
– Да почему?!
– Жалко мне их…
– Тьфу ты!
Со временем, продолжая наблюдать за Серафимой, Людмила все же уверовала, что, ухаживая за матерью и сыном Чечеткиными, девушка и в самом деле не вкладывала в эти свои заботы никакой жертвенности. Ей было комфортно в обществе двух таких же молчаливых, как и она сама, людей. А следить за квартирой и готовить всем обеды Симу заставляло врожденное свойство никогда не сидеть сложа руки.
– Я сначала думала – может, она глубоко верующая? Или сектантка какая? – говорила нам Люся. – Знаете, бывают такие, немного блаженненькие, слегка на милосердии сдвинутые? А потом поняла: нет, она просто… ну, просто вот такая добрая. И в то же время… как бы это сказать…. Как будто отстраненная,
