хлопот. Ничего, ваше сиятельство, здесь уже близко.
Он выгружает из багажника тачку с основательным грузом в дерюге.
– Что это у вас? – брезгливо поморщился Опоясов.
– Оружие, – весело объяснил Владислав.
Они пошли к Неве, толкая перед собой тачку. Пушечный стал быстро разворачиваться.
Счастливый боцман Формидабль вальсировал на стрелке Васильевского острова, прижимая к груди бесценный сувенир – розу Агриппины.
Вдруг он заметил целый отряд полиции – одиннадцать усачей-городовых важно и деловито маршировали по асфальту, придерживая огромные шашки. При виде союзника отряд на миг остановился и отдал честь.
Формидабль бросается к полицейским, обнимает одного за другим, кричит, показывая фото своей избранницы:
– О рюс казак! Голубчики мои, суровые моряки! Любовь! Ля амур! Ле баба!
Городовые, ухмыляясь, отстегивают пуговицы, и каждый извлекает из мундира аналогичное фото.
Формидабль польщен.
– О, океанские драконы! Я вижу, вся Россия влюблена в мою Агриппину! У меня изысканный вкус! О- ля-ля, это их идеал, но любит она меня. Виват!
– Виват! – рявкают городовые.
Петербургские сфинксы, быть может, не столь загадочны, как их египетский пращур, но все же являют собой весьма торжественный фон для такого мрачного акта, как дуэль.
Торжественно и мрачно стоят рядом друг с другом секунданты: граф Опоясов и лейтенант Роже Клаксон. А где же дуэлянты? Ага, вот они. Филип выглядывает из-за одного сфинкса, Владислав из-за другого.
ФИЛИП: Эй, приятель, мне чертовски надоели все эти традиционные пистолеты, шпаги, палаши. Может, придумаем что-нибудь повеселее?
ВЛАДИСЛАВ: Я прихватил с собой совершенно случайно индонезийский лук. Стрелы смазаны ядом кураре!
ФИЛИП: А у меня оказалась под рукой вот эта маленькая пиратская мортира. Бьет прицельно отменным чугунным ядром.
ВЛАДИСЛАВ: Отлично! Начнем!
Граф и лейтенант созерцают опасные приготовления.
– Ах, он сейчас убьет моего Филипа, – в ужасе закрывает Роже глаза и в еще большем ужасе открывает их. – А если нет?
– Если эти два шарлатана не убьют друг друга через десять минут, их арестует полиция. Дуэли запрещены. Арест, снятие эполет, карцер, позор. Это меня устраивает. Вас я думаю тоже.
– Граф, вы гений! – Роже прижался к графскому боку и поцеловал вельможу в плечо.
– Оставьте, – поморщился Опоясов. – Не по адресу.
– Оп-ля! – вскричали дуэлянты.
Бухнула мортира, прозвенела тетива. Когда дым рассеялся, секунданты увидели Филипа, подпрыгивающего со стрелой в руке, и Владислава, который подбрасывал в ладонях ядро и дул на него, как на картошку. Молодые люди хохотали. Вот как отлично получилось!
Механик Фаддей Пушечный вместе с Катей Орловцевой выбежали из Телефонной станции, бросились в «паккард» и покатились.
– Быстрей, Фаддеюшка! Умоляю, быстрей!
– Значит, так. Видишь, Филип, перед тобой десять банок, – объяснял Владислав своему противнику, показывая на десять банок из-под монпансье, лежащие на мостовой. – Девять пустых, одна заряжена нитроглицерином. Мы по жребию смешиваем их, а потом прыгаем с одной на другую девять раз. Девять! Согласен?
– Заряд достаточный? – спросил Филип.
– По крайней мере для того, чтобы оторвать ногу.
– Здорово, Владислав!
Они подбросили монету. Первым прыгал Филип. Все обошлось. Потом, посвистывая, запрыгал Владислав. Снова все благополучно.
Подошел сердитый граф Опоясов.
– Какая-то дурацкая мистификация, господа! Вы ведете себя недостойно дворян!
Он сильно ударил ногой одну из банок. Она улетела в Неву и там взорвалась, словно глубинная бомба. Граф, искажаясь нервным тиком, посмотрел на часы.
Городовых не было.
«Паккард» вылетел на набережную, и вдруг на глазах Кати и Пушечного Дворцовый мост начал подниматься. Они опоздали – настал час развода мостов. Пушечный схватился за голову, но Катя не стала предаваться отчаянию. Стремительно пронеслась она мимо бронзовых львов, по лестнице и воде, прыгнула в какую-то лодчонку и стала бешено грести, борясь с течением, направляя лодку к сфинксам.
Филип бросил в своего противника бумеранг. Страшное австралийское оружие просвистело в нескольких миллиметрах от головы Владислава и вернулось к своему хозяину. Филип весело сплюнул.
– Проклятье! Ничего не получается.
– Давай попробуем самурайские бамбуковые шесты? – предложил Владислав. – Или, может быть, ковбойское лассо?
Он вынул из своего мешка лассо и раскрутил его над головой.
– Не смей, Владислав! – долетел вдруг пронзительный Катин голос с Невы. – Не трогай моего жениха!
– Хо-хо! – вскричал юноша. – Наконец-то я выдам свою сестренку замуж!
– Ты брат Кати? – радостно завопил Филип.
– С тех пор как родился. Или наоборот – с тех пор как она родилась? Сейчас уже не помню. Я думаю, вы это выясните сами.
– Это, неважно, – сказал Филип. – Главное, что я Катин жених, с тех пор как родился.
Недавние дуэлянты дружески обнялись. Филип спрыгнул с набережной в лодку прямо к своей мокрой, но счастливой возлюбленной.
– Проклятье! Где же полиция?
Граф Опоясов кусал губы.
И вот наконец появилась полиция. Ведомые боцманом Формидаблем одиннадцать городовых самозабвенно приплясывали с портретами Агриппины в руках и пели хором:
Владислав помахал сестричке и Филипу, а затем выкатил из ближайшей подворотни свой аппарат (вот почему сфинксы-то были назначены), приладил к нему новый пальмовый пропеллер и взлетел над Невой.
Мы видим, как на серебрящейся невской воде покачивается неуправляемая лодка, и как все ниже и ниже к ее днищу склоняются головы Кати и Филипа.
– Продолжайте, продолжайте! – крикнул с высоты Владислав. – Я не смотрю!
Граф Опоясов был страшен.
– Рушатся все устои, – тихим свистящим голосом говорил он. – Только в этом городе могла произойти такая дичь, низость, такое издевательство над здравым смыслом!
Роже вытирал мокрое лицо рукавом, постукивал зубами от ревности, зависти и тоски.
– Граф, обещаю: красотка будет ваша! А миноносец, проклятое это корыто, будет моим.
Вечерний час на Невском проспекте. Гуляющая толпа. Экипажи. Общее приподнятое, как это бывает в Северной Пальмире, настроение.
Филип Деланкур и Роже Клаксон медленно шли в толпе. В нескольких шагах позади тащился Жанпьер Формидабль, обвешанный покупками – корзинками цветов, шляпными коробками, кульками конфет.
