У Филипа спокойное счастливое лицо. Он обнимает Роже за плечи. Тот, конечно, вздрагивает.
– Эх, дружище, если бы ты знал, как это чудесно – найти наконец свою женщину! – говорит Филип.
– Просто не представляю, – бормочет Роже. – Найти свою женщину, Филип? Это любопытно.
– Печально, конечно, что сегодня последний вечер, но она приедет ко мне в Париж. Кстати, ты был на флагмане? Во сколько отход?
– Адмирал приказал сниматься с якорей в два часа после полуночи, – лицо Роже покрылось каплями пота, но Филип этого не заметил.
– Сегодня Катя пригласила меня на прощальный ужин. Быть может, присоединишься?
– Спасибо, Филип, но я лучше пойду на корабль и все подготовлю к отходу.
– Ты настоящий друг, мой маленький Роже.
Формидабль подбавил ходу и приблизился к офицерам.
– Мой капитан, мой лейтенант, как вы думаете, будет русская ле баба довольна такими подарками?
– Боцман Формидабль, хочу вам напомнить о службе, – сухо говорит Роже. – Сегодня отход. Вы должны быть на борту.
– Неужели я не увижу больше свою любезную?
– Быть может, она проводит вас, Формидабль? – спросил Филип.
– Мне кажется, она бы пришла, мой капитан, но как я ей сообщу? – боцман совсем приуныл. – Да там еще этот проклятый англичанин…
– Хотите, я позвоню в цирк? – великодушно спрашивает Филип. – Я уже немного могу по-русски.
– Мой капитан, вы сущий ангел!
– У нас у обоих крылышки, боцман, – смеется Филип, прощается с друзьями и исчезает в толпе.
– Во сколько отход, мой лейтенант? – спрашивает Формидабль.
– Ровно в полночь, – жестко говорит Роже. – Следуйте за мной.
Белая ночь уже начала распространять свое фосфорическое свечение, когда Филип бодрыми шагами вошел в аптеку Игнатиуса Парамошкина.
Здесь все было по-прежнему: какой-то студент что-то нежно и коварно нашептывал в телефон, а сам фармацевт меланхолически мудрил с порошками, напевая свою песенку:
Студент в заключение поцеловал телефонную трубку, передал ее Филипу и откланялся. Филип попросил соединить его с цирком и сказал почти по-русски:
– По-жа-лю-ста мадмуазель Агриппина.
– Алло, – отозвалась величественная красавица.
– Сэ говориль командэр Арго. Ми море будем плавать два часа ночь. Пожалюста проводить Жанпьер Формидабль. Большой л’амур.
– Л’амур, – повторила божественная и тяжело задышала.
– Адье, – капитан повесил трубку и собрался уже покинуть аптеку, когда заметил входящего господина Велосипедова.
Последний втащился с тяжким страданием на лице и, не заметив француза, обратился к фармацевту:
– Брому, пожалуйста. Валерьяны, пожалуйста. Побольше, пожалуйста.
Филип приблизился и взял его сзади за локти.
– Господин Велосипедов!
– Ах! Ах! – миллионер затрепетал как рыбка и, вытащив зубами пробку из пузырька, стал глотать бром.
– Вы чем-то расстроены?
– О да, – пролепетал г. Велосипедов. – Сегодня я купил у Орловцевых скульптуру Давида. Ах, это ужасно, полностью нарушен интерьер. Увы, бедняжкам надо было платить по счетам.
– И сколько дали? – жестко спросил Филип.
– Это тайна, господин капитан. Это не моя тайна!
– Вы хранитель чужих тайн, господин миллионер?
– О Боже, я не миллионер! Совсем недавно я был честным человеком!
– Вашу тайну, месье!
– Нет, не могу!
В этот момент по своим телефонным делам вошли в аптеку граф Оладушкин и князь Рзарой-ага.
– Какие-нибудь сложности, Филип? – любезно осведомились они.
– Мне нужна тайна, господа, а этот человек держит ее при себе.
– Разрешите помочь? – англицированные «черкесы» преобразились и с кавказским клекотом выхватили свои кривые шашки. – Вашу тайну, душа любэзный!
– Она – ваша! – тут же согласился г. Велосипедов и быстро зашептал на ухо Филипу: – Я подставное лицо графа Опоясова. Это он все скупает у Кати Орловцевой, а не я.
– Славные новости, – пробормотал Филип, крепко взял под руку г. Велосипедова и вышел с ним на улицу, предварительно любезно поблагодарив «черкесов» и фармацевта.
Роскошный ужин сервировала Катя Орловцева в бирюзовой комнате своего дома. Немного даже странно видеть богатый стол на фоне довольно уже обшарпанных стен, снятых картин и заколоченных статуй.
За столом Катя и Филип. Между ними господин Велосипедов, как говорится, «пыльным мешком по голове ударенный». Изредка порывается уйти, но Филип удерживает его.
КАТЯ
ФИЛИП
КАТЯ
ФИЛИП
КАТЯ
ФИЛИП
Катя, глядя, как Филип ухаживает за господином Велосипедовым, как он накладывает перед ним гору еды, завязывает салфетку, осаживает за плечо, начинает смеяться: ей кажется, что возлюбленный галльским юмором решил смягчить горькие минуты расставания.
Входит Владислав и снова на костыле, а левый глаз закрыт темным ремешком.
– Опять упал?! – вскричала Катя.
– Пустяки, ослеп на левый глаз, перелом пяточной кости, скоро пройдет… – улыбается братец, хлопает по плечу Филипа и наваливается на еду.
Вдруг со скрипом, но все-таки торжественно снова открылись двери и на пороге возник граф Опоясов во всем блеске сановной фигуры, в шикарном смокинге с орденом. На лице его сияла любезнейшая улыбка.
– Наконец-то, – сказал Филип. – Вот и их сиятельство.
– Какая приятная картина! Какие чудные лица! – воскликнул граф. – Разрешите и мне поднять бокал шампанского в честь нашего французского союзника!
Он хлопает в ладоши, и тут же слуги вносят несколько корзин шампанского.
Катя удивлена – что за метаморфозы, а граф хлопает, хлебосольно распоряжается и наконец приближается к Филипу с бокалом.
Тот встает и тихо говорит:
– Граф, сегодня здесь продали за бесценок Давида, а между тем этот шевалье когда-то пращой
