— Что скажешь, Вадим? Он дело говорит? — спросил Виктор Николаевич.
— Если отбросить словесную шелуху и назвать вещи своими именами: речь идет о продаже моего бизнеса? — я нахмурился.
— Можно и так сказать, — согласился Виктор Николаевич. — Разумеется, мы проведём аудит, и ты получишь справедливую (готов поклясться, он нарочно использовал это слово) компенсацию, а потом вольёшься в наши стройные ряды в должности… — он рассеянно покосился в сторону подручного.
— Директора отдела мелкооптовых продаж, — подсказал подручный.
— Да. Ответственная и высокооплачиваемая должность, — вкрадчиво констатировал Виктор Николаевич. Он снова буравил меня непроницаемым взглядом. — Правда, тридцать процентов и фиксированных бонусов, как ты просил, не обещаю: долю от прибыли здесь получаю только я, но премиальные, соц. пакет и прочие привилегии будут непременно. Мы наших работников холим и лелеем. Так, что думай — ты парень умный. Только не слишком затягивай с ответом.
Он опять покосился на подручного.
— Три-четыре денька мы потерпим, — холодно сказал тот.
— Скажем так — пять дней, — Виктор Николаевич продемонстрировал растопыренную пятерню: — Через пять дней, Вадим, встретимся ещё разок и подведем итоги. Не смею больше задерживать.
В зеркале заднего вида джипа шлагбаум КПП, преграждающий въезд на территорию резиденции важного дяди, стремительно уменьшался в размерах.
Жирная рыбина надумала сожрать рыбака. «Соц. пакет?! Засунь его себе в задницу, старый козёл! И не надейся. Я без борьбы не сдамся. Не на того напал, — я выругался и выкинул в окно окурок. — Первым делом в офис: разгребу текущие дела и обзвоню клиентов. До них он не доберётся — кишка тонка. Потом к Семёну, — я резко крутанул руль вправо, вписываясь в поворот. — Если Семён дрогнет, то мне с ним не совладать, и он это тоже знает».
Минут через десять я заметил «хвост». У меня нюх на такие подлянки, но на этот раз он бы и не потребовался. Чёрная иномарка седьмой серии с тонированными стёклами не пряталась, а открыто следовала за мной, как почётный эскорт.
«Вот и первая привилегия для гордой голенькой мелюзги. Ничего. Пусть потаскается. Мне это не помеха. А номерок надо запомнить, так, на всякий пожарный. Блатной номерок — три тройки».
В начале одиннадцатого вечера я задержался на бетонном пятачке у дверей моего подъезда, чтобы выкурить сигарету и подышать свежим воздухом. Стемнело. Моросил реденький дождик. Порывистый ветер злобно завывал, срывая с деревьев и кустарников последние жёлтые листья. Хрипло каркала ворона, оседлавшая березовую ветку высоко над землей. Жужжали проезжающие неподалеку автомобили.
Я смотрел на «три тройки», застывшие неподалеку с приглушенным двигателем и потушенными фарами.
«Долбанные „ёжики“, вы что ночевать здесь собрались?».
— Добрый вечер, — поприветствовал меня сосед, низенький сухонький старикан в старомодном сером плаще и чёрной широкополой шляпе. Он возвращался с прогулки, волоча за собой спаниеля, который неодобрительно повизгивал и рвался с поводка. Видно, не нагулялся.
— Здравствуйте, — машинально отозвался я, глядя мимо него.
«Три тройки» подмигнули фарами.
«А вот это вы напрасно сделали. Нечего мне подмигивать. Я вам не какая-нибудь смазливая мордашка в коротенькой юбочке. Хотите поиграть? Ладно. Сейчас поиграем».
Накопившееся зло настойчиво рвалось наружу, а зачем держать на привязи этого зверя, когда возникает хороший повод от него избавиться? Выплюнув окурок, я засвистел под нос «Марсельезу» и неторопливо двинулся к чёрной иномарке седьмой серии.
Навстречу из салона выбрался водила — крепкий «ёжик» в распахнутой чёрной кожаной куртке, под которой топорщилась пистолетная кобура. У него были рыжие волосы, узкие глазки и длинный язык.
— Куда направился! — рявкнул он, выпячивая широкую грудь.
— Огоньку не найдется? — я ухмыльнулся.
— Ты ведь только что курил.
— А ты мои сигареты тоже считаешь?
— Он баранку крутит, — отозвался второй «ёжик». Он только что отлепил свой зад от переднего сидения. Я окрестил его старшим.
— Паршивая погода, — он пытался быть вежливым.
— Да. Паршивая погода, паршивое настроение, паршивая тачка, — я ткнул ботинком переднее колесо иномарки и спросил.
— Это весь экипаж?
— Хочешь заказать нам пиццу? — он усмехнулся.
«Очень остроумно для тупого „ежика“».
— Нет. Хочу вас чаем напоить, если конечно, будете паиньками.
— А ты весёлый парень. Дай ему прикурить, Сергей.
Водила скорчил недовольную мину, поковырялся в кармане и протянул одноразовую зажигалку. Я взял её, демонстративно уронил и промямлил с притворной жалостью:
— Ой, упала.
— Подними, — водила грозно сдвинул хлипкие рыжие брови.
— А если не подниму?
— Я… — водила набычился.
— Спокойно, Сергей, — осадил его старший, и прибавил, насмешливо глядя мне в глаза. — Не хорошо так поступать, дядя. А ещё говорил, что чаем угостишь.
— Ах да. Чуть, было, не забыл. Только не взыщите, пацаны: как говорится, чем богаты, тем и рады, — я потянулся к ширинке.
— Да он больной, — водила брезгливо поморщился и повернулся лицом к напарнику.
«Ты зря так сказал, сукин сын. Не люблю, когда меня называют больным».
Я ткнул его в пах носком ботинка, вложив в удар ровно столько сил, чтобы не убить и не изувечить, а только лишить на какое-то время концентрации. Он взвыл от боли. Его медвежьи лапы потянулись к ушибленному месту. Тогда я быстро рванул полу его куртки, завладел пистолетом и саданул с размаху рукояткой по склонившемуся черепу. Он слабо охнул и обмяк у моих ног.
Я снял пистолет с предохранителя, взвел курок…
— Стой! — крикнул старший.
Он усмехался, а дуло его револьвера нахально пялилось в моё лицо.
«Ты зря это сделал. Не люблю, когда в меня целятся. Глупый маленький „ёжик“, возомнивший себя героем боевика с „Магнумом“ сорок пятого калибра вместо мозгов».
— Не посмеешь, — сказал я, гипнотизируя его взглядом. — У тебя нет таких полномочий.
— А ты попробуй проверить, — он слизнул с верхней губы капельку пота.
Рука его дрожала. Правый глаз нервно дергался.
Я попробовал: выстрелил не целясь, навскидку от пояса. Жуткий грохот пронзил вечернюю тишину. Он явно не ожидал такого поворота событий, и на его лице, изуродованном пулей чуть выше правого глаза, отразилась озабоченность. Револьвер выскользнул из ослабевшей руки. С губ сорвался протяжный хрип, похожий на клич мертвеца. Он зашатался, привалился плечом к прикрытой дверце, дёрнулся всем телом и, закатив глаза, медленно сполз на мокрый асфальт.
— Мы наших работников холим и лелеем, — я презрительно сплюнул.
В следующее мгновение грохнул второй выстрел.
