Он вздохнул:
— Жаль. Я думал, ты умнее, — усмехнулся. — Иерарх четвертой ступени отец Берген дорого дал бы за то, что знаю я. И любой из его группировки.
Пауза.
— И боюсь, дружеское отношение к тебе покойного Первосвященника отца Фальверена здесь не поможет.
Что?
Он и это знает?
Откуда, как?!.
Неважно.
'Владеющий информацией держит в руках жизнь и спокойствие других в зависимости от важности информации', как говорят в Сети Каор Энена.
Снова пауза. Он великодушно давал мне время осознать, над какой пропастью я вишу, цепляясь за острый край обрыва непослушными пальцами.
Он не станет драться с Эстремиром. Он не будет затевать тяжбу с Орденом. Он всецело уважает и почитает Орден святого Кальсабера, и в своем уважении и почтении может помочь Ордену избавиться от скверны внутри себя. Он просто предоставит Выскочке Бергену свою информацию и возможность перегрызть мне глотку.
Он прав, смерть Фальверена ничего не значит, жалкая 'гарантия' моя, она работала, пока действовало правило — не делать ошибок, ты же знал, знал, что это — единственное спасение твое — не делать ошибок, что Эстремир ждет не дождется случая избавиться от тебя, от почти последнего из тех, кто привел его к власти, что только не делая ошибок и выполняя порученное лучше, чем любой другой, ты проживешь еще год, два, три… и вот — ввязался в авантюру, напортачил, позволил себя схватить…
Никакого шума, никакого скандала — все сделают тихо, и Берген получит в личное пользование преступника без имени и без языка. Покончить с собой мне не дадут ни люди Мельхиора Треверра, ни — тем более — в Ордене… Сам Эстремир, может, и разрешил бы взять грех на душу, но Берген очень меня не любит, а Эстремир благоволит к Бергену…
А Мельхиор Треверр улыбался. Мягкой улыбкой, которую можно было бы назвать дружеской. Если бы не холодный змеиный взгляд. Под этим взглядом рука моя сама потянулась к перу, и хриплый голос — мой голос — выдохнул:
— Гарантии?
— Мое слово, если хочешь, — снова усмехнулся Мельхиор Треверр.
Да, я не противник ему. Я перед ним — жалкий червяк, уныло копошащийся в грязи, и жизнь моя — да больше, чем жизнь, я не смерти боюсь, Господи… Боюсь, старый человек. Я сам — 'искатель истины', я знаю, что это такое. Боюсь. И ты видишь, ты читаешь меня, гирот вон тоже меня читал, стравить бы вас, а меня отпустите…
Прекрати, Арамел. Соберись. Ты в его руках, ну так признай это и успокойся.
— Что я должен делать?
Он кивнул. Ни радости, ни даже просто удовлетворения не было на его лице, на бесстрастной маске, обрамленной легким пухом истончившихся от старости волос.
Он сказал:
— Рейгред должен принять ошейник через месяц. А через год он должен стать иерархом. Первой ступени будет достаточно.
А почему сразу не пятой?
— Нереальные сроки. Он же еще даже не послушник. Ему никто не позволит надеть ошейник через месяц. И год — на то, на что у других уходит не меньше пяти…
— Это — твои проблемы, — сказал Мельхиор Треверр и доверительно сообщил:- Больше года я вряд ли протяну.
— А это проблемы не мои, — огрызнулся я. Какого дьявола, в самом деле! — Для мальчика я и так сделаю, что смогу, но совершать чудеса — не в моих силах.
— Что ж, даю тебе полтора года. Признание останется гарантией, а вон и гарант, — кивнул на леди Агавру, изображавшую статую в углу у двери.
— Но за полтора года я все равно не успею! Я сам еле держусь, Берген спит и видит меня у себя в подвале, я…
— Твое положение мы упрочим. Громкое дело о раскрытии козней крылатой нечисти, колдуна и ведьмы-подменыша из ведьмовского гнезда Бессмарага против несчастных Треверров подойдет? — и опять улыбнулся одними тонкими старческими губами.
А еще о кальсаберитах говорят, что им нчего не стоит отдать 'искателям истины' родную мать… Преклоняюсь, господин Треверр.
— Нурраны в дележ наследства не полезут, дочери Улендира получат то, что осталось у Ладалена, — продолжал старый человек спокойно и равнодушно, — Денег Рейгреду достанется много. Много денег, слабое здоровье, опекун на взлете. Почему бы не дать хилому мальчишке занять место, которое он все равно скоро освободит. Ты доведешь его только до иерарха первой ступени. Дальше он пойдет сам.
— Группировка Бергена, — сказал я, и Мельхиор Треверр снова улыбнулся:
— Они его не тронут.
Ты и про Бергена что-то знаешь, старый человек? Знаешь, иначе не говорил бы с такой уверенностью. Воистину, 'Владеющий информацией…'
— Хорошо. Я сделаю, что смогу.
Я ведь собирался делать именно это, я же и Нурранов травил не для себя и не для тренировки.
— Не 'что смогу', — поправил Мельхиор Треверр, — Что должно, то возможно, не так ли? Пиши признание.
Альсарена Треверра
— И в заключение нашей беседы, — господин Илен Палахар, откинувшись в кресле, умостил на груди переплетенные пальцы. На большом, указательном и безымянном правой руки на веки вечные въелись в кожу чернильные пятна, — Не следует мне, как должностному лицу, говорить такие вещи, но, поскольку это свое последнее дело я с блеском провалил, я считаю себя вправе дать вам, госпожа Треверра, один совет, или, вернее, повод для размышлений. Мне достоверно известно, что господ Нурранов убил отец Арамел, однако доказать сей факт невероятно трудно, практически невозможно. И если мы учтем определенную специфику положения этого человека в обществе и в иерархии ордена, то слово 'практически' вообще теряет смысл. Это говорю вам я, дознаватель Королевской Стражи, чей долг требует посадить преступника на скамью подсудимых несмотря ни на что. Представьте, как к этой ситуации отнесется кто-то другой. Будьте предельно осторожны, госпожа Треверра. Подумайте над моими словами.
— Благодарю вас. Я подумаю. До свидания, господин Палахар.
— Прощайте, госпожа Треверра.
Он выделил голосом это 'прощайте'. Уезжает? Дед решил отказаться от его услуг? Я поднялась со стула. От резкого движения в висках заломило с новой силой, перед глазами поплыли черные круги. Стараясь особенно не кукожиться и не шаркать ногами, я покинула дознавательскую комнату.
Эрвел поднялся мне навстречу из ниши напротив двери. Старший любящий брат. Раньше я не замечала в нем такой родственной заботы.
— Ты как, сестренка? Он тебя допрашивал?
— Скорее распрашивал. Не помню.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не знаю.
Брат достал из-за пазухи серый пушистый сверток. Расправил и накинул мне на плечи.
— Твоя шаль. Я зашел в Ладараву, что-нибудь теплое тебе поискать. Тебя все еще трясет?
