…едина. Опять взмываю ввысь. Я вижу себя — тысячи и тысячи людей, рахров и… еще каких-то четвероногих… лошадей, что ли? Ну да, конечно, это же игу, чудесные игу, третьи в лахр — онгер, рахр, игу… Их… нас… меня так много вокруг башни, пунктирными расширяющимися кругами я тесно заполнила поверхность площади, и дальше, между россыпей камней, между натянутыми тентами временных лагерей, я различаю витки, узлы и перекрестья себя самой, раскинутой, словно паутина, и еще дальше, к подножию скал, где на проталинах уже вовсю толпятся толстенькие лиловые стрелки крокусов, и еще дальше, и еще…
Душа моя немыслимо огромна. Огромной душе чужда суетность. Нечистые помыслы боятся широты и дали, а закоулков и темных углов здесь нет. Мелочность, обиды, ссадины — душа не замечает их. Боль растворяется, как капля крови в ведре воды. Страх сам бежит прочь — гигантов не мучают страхи. А тепло — солнце дарит так немного тепла моему навеки вымороженному телу — значит, чтобы выжить, я разожгу его в себе, разожгу живой жар в неоглядном пространстве души и обогрею, очищу ее всю, от края и до края…
Я — Холодная Земля, Аххар Лаог. Кто сказал, что я бесплодна? Лед тает от горячего дыхания. Лед тает, тает…
Тот, Кто Вернется
Надо уходить. Уходить, по большому счету, надо было еще вчера. После массового посещения крестьян. Но — больные… Я не был уверен в прочности кокона нашего эрса-тахх. Их нельзя было трогать. Поэтому ночь мы провели здесь же, а теперь, как только поговорю с 'представителем' от крестьян…
Поднялся глянуть больных. Спят. Просто спят. Послесонье. Ничего, теперь их уже можно будет разбудить.
Печку запалить надо. Согреть воды, напоить обоих. Спят. Тихо, спокойно спят. Это хорошо. Но все равно, придется убираться отсюда. Хвала Сущим, пока никто еще не успел донести. Может, кстати, и успел уже. Ладно. Печка.
У печки, у самой дверцы, подальше от печной лежанки, где посапывали Летери и его бабка, дремал, свернувшись, закутавшись в крылья, как в плащ, Иргиаро. Проснулся и посмотрел на меня. В полутьме в глазах его светились желтые искорки.
— Доброе утро.
— Привет, — сказал Иргиаро, огляделся. — Все спят. Еще рано. Ты… ждешь? Чего?
— Человека, — я покопался в печи кочергой — почти все угли прогорели за ночь. — Когда он придет, мы сможем уйти.
— Кого-то из вчерашних? — Иргиаро встал, принес дров из сеней, я оставил его разжигать огонь, а сам взял из аптечки укрепляющий сбор, налил в котелок воды, поставил на плиту.
— Расскажи мне о них, — попросил Игиаро. — Кто они? Зачем приходили?
— Это — мои люди. Крестьяне Эдаваргонов. Моей семьи. Им… сказали, что я здесь, и они пришли предложить свою помощь.
Не объяснять же ему все это в подробностях. Хотя тоже можно было бы сказать коротко — Радвара- энна предала меня. От моего имени подставила всех этих людей. Они — мои 'посторонние', Иргиаро.
— Погоди, — огонь уже разгорелся, скоро закипит вода, можно будет заварить питье для наших больных… — Погоди… Маленькая Марантина мне… объясняла… 'Твои люди'. Крестьяне. Они живут и обрабатывают землю, принадлежащую Треверрам… а раньше твоей семье?
— Да. Но не только это. Они — гироты. У гиротов немного по-другому, чем у лираэнцев. Другие обычаи. Если…. - спокойно, черт возьми, раз, два — нету:- Если я позову на помощь, а они не придут — они нарушат Слово верности.
— Они когда-то давали тебе это… слово верности?
— Не они и не мне. Их отцы моему отцу. Я не стоял с ними у Камня.
Но ей это все равно — она послала Знак не кому-нибудь, Лервете, сумасбродной жене бондаря, которой только дай пошуметь, и сын у нее такой же… синие нитки… в чем она себя винит?.. Черт, да какое мне дело?!.
— Кажется, я понимаю, — проговорил Иргиаро. — Люди разные. Иногда отличаются друг от друга больше, чем люди от аблисов…
Оставил огонь в печи весело похрустывать дровами и пошел к лавкам, к своей Маленькой Марантине.
Повернулся, глянул на меня:
— Ты говоришь, нам надо уходить. А как же Большой Человек?
— Надо уходить отсюда, — сказал я. — Этот дом засвечен. Нас могут взять здесь. Уйдем ко мне, Иргиаро. В Орлиный Коготь.
Он слабо усмехнулся, тронул забинтованную щеку:
— Ты не слишком доверяешь своим… крестьянам, колдун?
Я просто хочу быть более-менее спокоен.
— Ни к чему искушать человека зря.
— Люди разные, — кивнул он. — А уходить — ко мне. Наверх. Наверх не полезут, м-м?
— Угу.
'Ко мне', ишь ты. Впрочем, разве не так? Он жил в Орлином Когте, он, чужой, ходил по большой зале, козы его… А ты, хозяин, двадцать пять лет шлялся повсюду, где только мог. Учился. Играть против Паучьего семейства… И дом твой перестал быть твоим домом, и люди твои перестали быть твоими людьми, и сам ты перестал быть человеком, флакончик с 'эссарахр для вессаров', и ушел из Аххар Лаог — мстить — в никуда…
Раз, два — нету.
— Сюда идет человек, — сказал Иргиаро. — Он один.
— Вовремя, — я бросил травки в воду, — Закипит — отодвинь чуть-чуть, чтобы не плевалось. Досчитай до пяти десятков и снимай.
Иргиаро кивнул, а я вышел в сени и на крыльцо, в предрассветную муть. Человек приблизился, поклонился, прижав к сердцу правый кулак:
— Это я, господин мой. Ивар, Лерветин сын. Пришел, как ты велел.
— Хорошо. Слушай. Отбери самых надежных людей…
— Господин, мы…
— Тебя учили перебивать?
— Прости, господин мой, — он склонил голову.
Накатила усталость, я привалился плечом к косяку. Зачем все это, боги, зачем?.. Имори. Добродушный безответный Имори. Серые глазенки мальчишки — в них боль и надежда… скорбно поджатые губы Радвары-энны… Хватит. Они все равно что-нибудь сделают. Пусть сделают то, что будет полезно нам и не особенно навредит им… будем надеяться.
— В лесу на всех тропах, дорожках и тропинках должны быть завалы. Как можно больше. Чтобы лошадь не прошла. А когда 'хваты' придут к вам и заставят вас разбирать эти завалы…
— Мы им ужо… — осекся под моим взглядом, снова опустил голову, — Прости, господин.
— Вы должны разбирать эти завалы со всем возможным усердием, быстро и послушно. Ни в какие свары не встревать. Вести себя чинно.
Вот так. Но этого мало им, мало, чтобы действительно 'не встревать'. Что ж, по Канону, так по Канону.
— Я отсюда уйду. Хозяином вам оставлю брата своего. Эрвела Треверра. Крови Эдаваргонов нет на нем, и на младшем Треверре, Рейгреде — они чисты перед землей и перед вами. Эрвел Треверр будет блюсти закон, не нарушайте закон и вы.
Ивар вскинулся, сглотнул, выговорил потрясенно:
— Это как же, господин… ты, значит, что… Ты с ним Слово братства скажешь?.. С Треверром?..
