мерный шум воды и стрекот кузнечиков. Ветер треплет волосы и гоняет запах степи от весны к лету. У колки боярышника и диких яблонь пока прохлада, вокруг – палимая солнцем, еще сочная трава. Вдалеке автомобильная трасса, придорожные белые столбы кривятся маревом и дрожат. За ними горы в пепельно- голубой дымке. Лепота!
– Хочешь остаться? – Она провела ладонью по моей голени, ее пальцы ушли в воду, их разломила вода, она даже не вскрикнула.
– Пусть меня здесь похоронят, – засмеялся я.
– Легко. – Она помолчала. – У тебя глаза… и наши, и не наши.
– Угу. Я наполовину азиат.
– И как вы уживаетесь?
– Легко, – нехотя сказал я.
– Есть старая песня, – она зачерпнула воды и засмеялась. – Выпей, я скажу тост. Ну же! Быстрей! Она вытекает!
У воды вкус глины, у ее пальцев вкус степи. Ее грудь касается меня, я помню острые соски степной волчицы. Они намеренно теребят кожу, память колет живот.
– Где же воины, кто говорил: весь мир – мой? Их похитила смерть, скрыла земля. За кем остался тленный мир? Я дам прорицание, сын мой, – смеется волчица, грызя глазами. – Твое тенистое, крепкое древо рода да не будет срублено, твои родные пестрые горы да не обрушатся, твоя вечно текущая прекрасная река да не иссякнет. Да не будет обманута твоя, данная богом, надежда!
Мой род? Не помню родственников со стороны матери. Они затерялись в этой земле так же, как битые изразцы. Если бы отношения сохранились, возможно, я бы не стал одиночкой. Но мне повезло. Я остался без корней, и у меня нет планов на такую надежду. Я засмеялся. Весь мир – мой!
Ветер принес запах жареного мяса и зверский аппетит.
– Пойдем. – Я встал, сбросив с колен изразцы. Они обрушились в воду пестрой горой. Их снова забудут.
– Может, останемся? – попросила она. – Я не хочу есть.
– Я хочу всегда.
Ветер несет запах мяса и дыма, я иду следом, раздувая ноздри. Аппетит звереет вместе со мной.
– Опоздали! – пророкотал Мурад. – Ждите вторую партию.
– Могу поделиться, – рыжая данаида протянула шампур с дымящейся бараниной. Ее глаза щурятся, я улыбаюсь.
– Не откажусь.
– О чем говорим? – Траурница оттеснила рыжую, та рассмеялась.
– Об антропологии, – Кирилл отдал нетронутый шампур Майре, она сняла кусок баранины и передала мне.
– На троих! – засмеялся я.
– Не надо, – Кирилл отвернулся, Майра даже бровью не повела.
Жаль парнишку. Да что поделать?
– Клал я на государство! – зарычал Мурад. – Мне оно башли не платит, перетопчусь.
– Давно проехали, Мурад! – закричала Ляззат, аппетитная толстушка, его любовница. – Что вспомнил?
– Не доклал! Где моя дубина? – загоготал он. – Ляззат потащила меня на площадь шарики пускать…
– Зачем? – удивился Кирилл. – Праздник?
– Протест против интернет-обрезания, – развеселился Мурад. – И что вы думаете? Хмыри в штатском переписали наши паспортные данные. Теперь мой автограф под колпаком.
– С крещением! – захохотал Тимур. – Надо это отметить!
Все загомонили и сдвинули пластиковые стаканчики, в них заколыхалась водка.
– Не ходи под колпак. Замри у телеящика во время забастовки, – Тимур поднял пластиковый стаканчик с водкой, – и жри фальшак.
– Это тост? – раздраженно спросила Майра.
– Нет! – захохотал Тимур. – Констатация факта. У мужика с дубиной только это отображение. Лучше его не будить.
– Я вообще не смотрю ящик, – встрепенулся Кирилл. – Но эта тошнота кочует и в нашем рукомесле. Одни цветочки и тухлые фрукты. Я больше люблю работы, историю которых можно продолжить.
– И где они? – Тимур развел руками и нарочито жалобно протянул: – Нету! Я сам мажу на продажу, – и он захохотал. – Стишки!
– Мельчаете! – засмеялась Майра. – Мужики!
– Девочки! – прочувствованно воскликнул Мурад. – Мы мельчаем около вас! Что бы мы делали без ваших ножек?
Ветер гладит волосы, солнце катится к горизонту, листья барбариса наливаются венозной кровью. Я смотрю окрест, наслаждаюсь. Лепота! Меня окликнули, я оглянулся.
– Где вы, Марат? – смеясь, спросила данаида.
– Здесь. – Я, улыбаясь, обегаю взглядом ее лицо, она кокетливо щурится.
– Мы о транссексуальности… Дитрих сожалела о том, что родилась женщиной, – данаида укусила кусок мяса и бросила на меня быстрый взгляд. – Я – нет.
– При чем здесь это? – усмехнулась Майра. – Дитрих – твое личное антропологическое отображение?
– Не смеши! – засмеялась данаида. – Она умерла до финальной эмансипации. Ей было о чем сожалеть. Сейчас смена пола не обязательна. Можно и так иметь свое.
Я развеселился. Опаньки! Да эта девушка просто клад!
– Марат, помнишь? – оживился Мурад, его лапищи ловко ворочали шашлыки на мангале, красное лицо пахло огнем и дымом. – Смириться с тем, что у тебя есть фаллос, или с тем, что его нет… – Он загоготал. – Да так может думать только пограничник! Родился в чужом теле – мирись, не мирись – один черт. А мне и так хорошо! – Он широкой лапищей притянул к себе свою толстушку. – О чем жалеть?
– Бред! – смеялась она, отбиваясь. – Кто проверил правдоподобие мифологемы – женщина мечтает быть мужчиной? Кто из нас так жаждет этого? Я – никогда!
Еще бы! Я залюбовался толстушкой. Сплошные округлости, ни одного угла. Верно ли, что подкожный жир вырабатывает женские половые гормоны? Поэтому самцы так любят толстушек? Больше женщина, чем женщина? Я засмеялся. Лишний жир жрет тестостерон. Знали бы мужики, чем он грозит!
– Не стоит ли опросить женщин, чего на самом деле они хотят? – смеется толстушка. – На сайтах, где матери публикуют высказывания детей от двух до семи лет, все девочки хотят рожать и ни одна не испытывает зависти к тому, чего у нее нет. Только интерес, не больше. Мурад прав: хотеть или не хотеть фаллос может только родившийся в чужом теле человек. Кстати, у Дитрих были лесбийские связи. Вот вам и объяснение.
– Желание женщины стать мужчиной индуцировано патриархатом. – Майра хрустнула болгарским перцем, он взорвался фонтанчиком красного сока, и я увидел красные веснушки на ее лице. – Деньги, карьера, власть. Приходится играть по чужим правилам.
– Верните матриархат! – засмеялся Тимур. – И что будет?
– То же самое, – отрезала Майра. – Мы будем вас подстрекать.
– Нормально ли для женщины так желать власти? – тихо спросил Кирилл.
– А пресловутый матриархат? – усмехнулась Майра. – Куда нам от него деваться? Он живет в подсознании, хотите вы этого или нет.
– Желание стать мужчиной может быть связано с очень простой вещью, – рассмеялась данаида, ее взгляд остановился на Майре. – Отвращением женщины к женщине.
– Ого! Так серьезно? – захохотал Мурад.
– Еще бы! Женщины всегда конкурируют, у мужчин же в устойчивом сообществе субординация почти не обсуждается.
– Надоело! – Глаза Майры бегут по моему лицу, я любуюсь другими. Лепота!
