согнутым пальцем при каждом слове:
— Опять ты, да? Мало тебе было, еще навешать, а, сучара?
Однако порыв психоза у него, видимо, уже прошел. Не спеша пройдясь вдоль стены, он почти миролюбиво проворчал, явно наслаждаясь собой в эту минуту:
— Ладно, волки, я пока добрый.
Он ткнул пистолетом крайнюю женщину в спину.
— Опусти грабли… И ты… Ты тоже опусти… Мужики пока потерпят. Ну и ты, пострадавший, тоже можешь опустить.
Какой-то мужик в шляпе и с трехрядным загривком проскулил:
— А мы чем хуже? У нас тоже руки затекли.
Ханыга нагло заржал.
— А вот пострадаешь, и тебе тоже позволю. Хочешь? Вовчик, тут еще один на п… раскручивается…
Брезгливо поморщившись, я прервал его:
— Брось, Ханыга, не переигрывай.
Ханыга подошел к стойке, вальяжно облокотился на нее локтями и нехотя буркнул:
— Ладно, волки, опускайте лапы… все.
Люди разом облегченно вздохнули, послышался чей-то шепот. Ханыга сразу взвился и пролаял:
— Молчать! Что, б…, расслабились?! Сейчас на ушах стоять заставлю. А несогласным — пулю. Мне терять нечего.
Ропот мгновенно стих. Ханыга повернулся к заложникам спиной и стал яростно лупить кулаком по барьеру, вполголоса матерясь сквозь сжатые зубы:
— Суки, пидарасы… Когда же позвонят? Когда?
Мне от его истерики легче не становилось, нервы и без этого психопата были напряжены до предела. Чего ждать в следующую минуту? Звонка? Или атаки с улицы? Примут менты наши условия или нет?
Я всерьез начал опасаться, что Ханыга сойдет с катушек и начнет мочить подряд всех заложников, когда зазвонил телефон. Дернувшись, как от удара током, Ханыга несколько секунд растерянно смотрел на аппарат, дребезжащий на столе телеграфистки. Махнув рукой в сторону заложников, он хрипло выдавил: іПрисмотри за этимиі, обошел стойку и поднял трубку. В напряженной тишине я отчетливо слышал каждое слово Ханыги и того, кто с ним говорил. Краем глаза наблюдая за заложниками, я напряженно прислушивался к разговору.
Ханыга зачем-то подул в трубку и спросил:
— Алло. Кто говорит?
Голос в трубке был спокойным и уверенным, и выигрышно отличался от нервозно приквакивающего Ханыги:
— Шарин? Говорит полковник Доронин. Чего ты добиваешься, Шарин? Зачем тебе заложники?
Ханыга сразу обозлился, видно почувствовав разницу между собой и говорившим с ним полковником.
— Сбавь обороты, начальник. Мы не на допросе, так что брось это, понял? Не огорчай меня, это плохо скажется на твоей карьере. У меня здесь двадцать восемь заложников, и хозяин положения сейчас я. Это ты понимаешь?
— Понимаю.
Ханыга самодовольно подвел черту.
— Ну вот и ладушки.
Полковник спросил:
— А почему у тебя? А Танаев, подельник твой, как же?
Ханыга покосился на меня, подмигнул и почти весело ответил:
— А с ним у нас полный контакт и взаимопонимание, так что я от нас обоих говорю. А ты откуда знаешь, что здесь Вовка? Сашка, сучонок, с грязными штанами прибежал каяться, да? Так ты там передай ему, что руки у меня длинные, я его везде достану.
Голос в трубке возразил:
— Оттуда, куда я тебя собираюсь отправить, ты уже никого не достанешь, Шарин. Подумай, пока еще не поздно: не лучше ли сдаться? Подумай сам и подельнику своему передай.
При последних словах я невольно вздрогнул. Заметив это, Ханыга снова разъярился.
— Ладно, начальник, не гавкай. Не возбуждай в нас нехороших желаний. А то, покуда соберешься отправить, мы себе попутчиков подберем… А теперь слушай меня внимательно. Нам нужно оружие. Два автомата с полным боекомплектом. И гранаты. Восемь штук…
Я подумал: почему именно восемь? А полковник на том конце провода спросил, безо всякого, впрочем, удивления:
— Ты что, Шарин, на войну собрался?
Ханыга продолжал хамить, явно наслаждаясь свой безнаказанностью:
— Заткнись и не перебивай. Пришлешь автоматы и гранаты. И еще браслеты, двадцать пар. Это чтобы наши овцы не разбредались, так нам легче будет их пасти. Приготовь деньги. Пятьсот тысяч, в зеленых…
По-прежнему спокойный голос полковника возразил:
— Мне нужно время, Шарин. Это очень большая сумма.
Ханыга презрительно сплюнул в сторону и отрезал:
— Я сказал приготовь, а не дай. Сам не дурак, знаю, что из бумажника ты их не вытащишь… Хорошо, давай двести, но побыстрее. И машину. Микроавтобус… Нет, лучше бронированную, инкассаторскую. Все это должно быть не позднее чем через час…
— Шарин, это нереально. В мои полномочия не входит распоряжаться такими суммами и транспортом.
Ханыга заорал брызжа слюной:
— А покойников хоронить входит в твои полномочия, козел?!! Совсем меня идиотом считаешь? Докладывай кому положено, и пусть там пошевелятся.
Голос в трубке по-прежнему был ровен и спокоен:
— Хорошо, Шарин. Я свяжусь с начальством, тебе все будет предоставлено. Но час — это нереально. Ты понимаешь, что у нас тут творится? Ты же такую кашу заварил со своей выходкой… Ты же разумный человек, оценивай обстановку реально. Рабочий день уже закончен, и мне придется вытаскивать из дома большое количество людей…
Ханыга перебил:
— Ничего, пусть твои генералы и банкиры пошевелят задницами. Ты тоже реально оценивай обстановку, и не делай вид, что в игру играем. Если что-то случится с заложниками, в газетах такая шумиха поднимется, что вам всем голов не сносить. Ведь газетчики не меня рвать на куски станут, а вас.
— Хорошо, Шарин, я понял тебя. Если я тебя заверю, что ты все получишь, ты можешь мне обещать, что с заложниками ничего не случится?
Помолчав, Ханыга выдавил из себя:
— Твое ментовское слово не многого стоит… Ну хорошо… Если мои требования будут выполнены, я никого не трону. Но не вздумай меня обманывать, плохо будет. Чтобы никаких там штучек…
— Не обману. У тебя все?
— Нет. Пусть принесут пожрать и выпить на двоих. И оружие. Через полчаса.
— Но Шарин…
— Ша, начальник. Кончились разговоры. Уж это-то в твоей компетенции. Если не будет через полчаса того, что требую, то каждые десять минут будет появляться по трупу. Ты уже навел обо мне справки? Тогда должен знать, что Ханыга слов на ветер не бросает. Мне что человека убить, что папиросу выкурить.
— Я знаю, Шарин. И потому говорю с тобой серьезно. Но и ты должен знать кое что… Сейчас ситуация в твою пользу, и я вынужден удовлетворять твои прихоти. Но ты не забывайся и личных выпадов не допускай. У нас, у ментов, тоже есть предел терпения…
В трубке раздались гудки. Ханыга со злостью швырнул ее на рычаг и злобно выругался:
