поглядишь: давно покоен -
и поди пойми, какой он был при жизни старикан!
Все надменные, как цапли, —
и не скажешь, что усопли,
будто правда удалились по-английски в мир иной…
Да и Вы туда же, впрочем…
дескать, так: возьмем и спрячем
нашу индивидуальность в некое небытие!
А другим одна досада -
как бы к Вам туда отсюда…
чтоб на все на Ваши муки поглядеть одним глазком!
Я подумал: что за притча!..
я отважился напрячься,
ненадолго отложивши посещенье мира грёз, -
и, почти теряя разум,
простонал: «Не верю грёзам!» -
чувствуя, как мистер Хортон водит бритвой по щеке.
Приступ шестой
– Вы, пожалуй, дайте клятву,
что боготворите бритву,
потому что я иначе Вас не стану щекотать, —
ибо мне на самом деле
важно, чтобы Вы хотели
выйти за свои границы – захотите наконец!
Вы ведь в курсе, что граница -
это только то, что мнится,
что граница не снаружи, а наоборот – внутри?
Где поставишь, там и станет:
этот стонет – тот не стонет,
ибо взял и передвинул пограничные столбы!
Полицейские, таможня -
привиденья: как же можно
слушать тех, кого ты сам же сдуру и понаплодил?
Без тебя б тут было пусто -
и везде росла б капуста
или сахарная свёкла, скажем… на худой конец!
Никаких тебе туристов,
никаких тебе арестов,
никаких контрабандистов, перебежчиков и проч.:
вынешь линию из мысли -
и катайся сыром в масле
по всему по белу свету, ибо нет других границ!
Так и с болью: нестерпимо -
то, чему мы дали имя
«нестерпимое»… терпенью, значит, подведя черту.
А вот если б эта пытка
называлась «незабудка»,
Вас от пытки бы тогда бы за уши не оттащить!
Вот Вам веха… или вешка:
мир – словесная ловушка,
Вы, мой милый, просто жертва Вашего же словаря,
превращенная в игрушку…
всё на свете понарошку:
позабудь значенье слова – и рассеется предмет.
Всё на свете в Вашей власти,
и от радости до злости
расстояние – три звука, три мгновения пешком!
А от злости и до лести
(пусть хоть лопнут моралисты!) -
только два, причём пешком же… так сказать, рукой подать.
Нету «высшего закона» -
есть законы лексикона:
назовите дом тюрьмою – и не выйти за порог,
назовите дом ковчегом -
и, глядишь, под стать пичугам,
через миг, покинув землю, сядете на Арарат!
Ой, у Вас порез на шее…
впрочем, ранка небольшая
и едва ли помешает продолжать наш разговор…
Право, жаль, сказать по чести,
что Вы снова безучастны…
«Нет, – воскликнул я, – вглядитесь: я живее всех живых!»
Приступ седьмой
– Ох, как трудно Вам поверить…
но не буду лицемерить:
Вы на вид скорее живы, чем мертвы, да вот внутри
Вы щепотка бренной пыли,
Вас сто лет назад отпели
и оплакали, а после с почестями погребли.
Право, Вы весьма умело,
хоть и не сказать чтоб мило,
игнорируете смертность и цепляетесь за жизнь:
это-то как раз и дурно,
ибо жить, как Вы, бездарно -
ради собственных мучений – не годится никуда.
Вам бы вот… ослабить хватку -
душу отпустить на ветку:
пусть чирикала бы птичка о прекрасном никогда,
где понятья не хранятся,
где не знают про границы…
там-то он Вас и обнимет, Ваш любимый Абсолют!
Там, уже не ерепенясь,
Вы поймёте: Вы японец -
Бога в боли ровно столько, сколько, например, в любви!
Обойдитесь сим примером -
и ступайте себе с миром
воплощаться в птиц и в кошек, кушающих этих птиц…
…чем сверлить меня глазами,
лучше бы сообразили,
