Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

А Цзяннань[759] — это место       коварных и гиблых болот,
И оттуда изгнанник       давно уже писем не шлет.
Закадычный мой друг,       ты мне трижды являлся во сне,
Значит, ты еще жив,       значит, думаешь ты обо мне.
Ну, а что, если это       покойного друга душа
Прилетела сюда,       в темноту моего шалаша?..
Прилетела она       из болотистых южных равнин,
Улетит — и опять       я останусь во мраке один.
Ты в сетях птицелова,       где выхода, в сущности, нет.
Где могучие крылья       не в силах расправить поэт.
Месяц тихим сияньем       мое заливает крыльцо,
А мне кажется — это       Ли Бо осветилось лицо.
Там, где волны бушуют,       непрочные лодки губя,
Верю я, что драконы[760]       не смогут осилить тебя.

В единении с природой[761]

¹ Скупое солнце       дорожит лучом,
Речные струи —       в водяной пыли.
Все отмели       покрыты камышом,
От дома к дому       тропки пролегли.
Халат       я лишь накидываю свой
И Тао Цяню       следую во всем.
Нет пред глазами       суеты мирской,
Хоть болен я —       а легок на подъем.

² Встречаю я       весеннюю зарю
Там, где цветы       заполонили сад.
И с завистью теперь       на птиц смотрю,
А людям       отвечаю невпопад.
Читая книги,       пью вино за двух,
Где трудно —       пропущу иероглиф.
Старик отшельник —       мой хороший друг
Он знает,       что я истинно ленив.

Жаль

Зачем так скоро       лепестки опали?
Хочу,       чтобы помедлила весна.
Жаль радостей весенних       и печалей,—
Увы, я прожил       молодость сполна!
Мне выпить надо,       чтоб забылась скука,
Чтоб чувства выразить —       стихи нужны.
Меня бы понял Тао Цянь,       как друга,
Но в разные века       мы рождены.

Стихи о том, как осенний ветер разломал камышовую крышу моей хижины

Осенний ветер       дует все сильней,
Дела свои       разбойничьи верша:
Он с тростниковой       хижины моей
Сорвал       четыре слоя камыша.
Часть крыши       оказалась за рекой,
Рассыпавшись       от тяжести своей.
Часть,       поднятая ветром высоко,
Застряла на деревьях       средь ветвей.
Остатки в пруд слетели,       за плетень,
И крыша вся       исчезла, словно дым.
Мальчишки       из окрестных деревень
Глумятся       над бессилием моим.
Они, как воры,       среди бела дня
Охапки камыша       уволокли
Куда-то в лес,       подальше от меня,
Чем завершили       подвиги свои.
Рот пересох мой,       губы запеклись.
Я перестал       на сорванцов кричать.
На стариковский посох       опершись,
У своего окна       стою опять.
Стих ветер       над просторами земли,
И тучи стали,       словно тушь, черны.
Весь небосклон       они заволокли,
Но в сумерках       почти что не видны.
Ложусь под одеяло       в тишине,
Да не согреет       старика оно:
Сынишка мой,       ворочаясь во сне,
Поистрепал его       давным-давно.
А дождь       не то чтобы шумит вдали —
Он просто       заливает мне кровать,
И струйки,       как волокна конопли,
Он тянет —       и не хочет перестать.
И так уж       обессилен я войной,
Бессонница       замучила меня,
Но эту ночь,       промокший и больной,
Как проведу       до завтрашнего дня?
О, если бы       такой построить дом,
Под крышею       громадною одной,
Чтоб миллионы комнат       были в нем
Для бедняков,       обиженных судьбой!
Чтоб не боялся       ветра и дождя
И, как гора,       был прочен и высок,
И если бы,       по жизни проходя,