– Чему быть, того не миновать, – взялся за котелок Анисим.
Отужинали. Гриша загреб котелок, прокипятил его, сполоснул, засыпал толченый орех, помешал, собрал ложкой скорлупу.
– Папань, тебе подогреть молока?
– А чего греть, – отозвался Анисим, – давай парное… – Гриша налил полную кружку и подал отцу. Анисим прихлебнул один, другой глоточек из кружки… – Сладкое. На хорошем выгоне корова паслась…
– Не зря говорят, у коровы молоко на языке, – поддержал отца Гриша.
– А ты откуда знаешь? – поднял от кружки глаза Анисим.
– Знаю. Я же крестьянский сын… И дед мой Федор, и прадед Аверьян…
Анисим свободной рукой притянул к себе Гришу, сплеснув из кружки.
– А знаешь, – застеснялся нежности Анисим, – отчего солдат гладок? Наелся – и на бок… – Анисим одним духом допил молоко, утер усы тыльной стороной руки и в шалаш.
Гриша помыл ложки, кружки, накрыл коринкой котелок – и тоже спать.
С рассветом, пока Анисим готовил на завтрак уху и подвяливал над дымком малосольного хариуса, Гриша торил тропу к запруде. И позавтракали наспех, будто на поезд опаздывали.
Анисим в зимовье пристроился у окна с верстаком – строгать. А Гриша добывал и носил камень. В очередной раз принес, бухнул через порог, закрыл дверь, постоял немного и вдруг спросил:
– Папань, если бы сейчас пошла гражданская война, ты бы за кого пошел?..
Анисим отложил рубанок, дунул на верстак.
– Ты что имеешь в виду?
– Ну, за красных или за белых?
– За народ, за кого же еще.
– Но ведь ты, папаня, сам же говорил: и в красных и в белых был народ.
– Был, – с тяжелым вздохом согласился Анисим. – Народ на народ и шел. Раззудили народ… Бросил плуг, что под руку попало, с тем и пошел. Ружье – так с ружьем, топор, вилы – все было в ходу… Ополоумели, Бог от людей отступился. По мне так вовсе бы не допускать братоубийства. Кому это надо? Не сознавали, что творили. – Анисим снова было взялся за рубанок, но строгать не стал. – Я вот, Григорий, сколько раз задумывался, откуда такая сила берется у народа? Не пойму, что это: отчаяние или уж такое предназначение Господне? Каждый в отдельности человек может обмануться, но приходит такой момент – народ не может обмануться. Вот и рассуди тут, за красных или за белых… Я о том, кто же объединяет народ в обстоятельствах чрезвычайных: инстинкт самосохранения? Нет, Гриша – Бог! Он вдыхает веру, а стало быть, и силу. И тогда человек может все. Был со мной случай, – отложил рубанок Анисим, – с товарищем у нас сошла с рельсов дрезина, а за нами погоня. У меня в штаб секретное донесение. Так что ты думаешь, Григорий, мы эту дрезину с песком и пулеметом на руках подняли и поставили на рельсы. Потом мы ее всем отделением едва сняли с пути. Скажи бы мне, я бы ни за что не поверил. А ведь мы ее час тому назад ставили. Ставили же, – кому-то доказывал Анисим. – Что это?
Анисим взялся за рубанок. Стружки ложились ровными кольцами, но Гриша почувствовал, что отец расстроен.
– Не знаю, Григорий, понял ли ты меня, – не отрываясь от работы, сказал Анисим. – Если ждешь ответа на свой вопрос, за белых я или за красных, так знай: ни за тех ни за других. – Анисим с силой протянул рубанок, стружка змейкой выстрельнула и, свиваясь, спрыгнула с верстака. – Ну чего не бывает, скажем, в семье, – повернулся Анисим к Грише лицом. – И поругаются, и подерутся – все бывает, жизнь прожить, не мной сказано, – не поле перейти. Но ведь не лишают друг друга жизни, не чинят раззор. А ведь государство – это тоже семья.
– А как тогда враги народа? – робко спросил Гриша.
– Да какие враги? Ну вот я, – перенес на себя Анисим, – ну, какой я враг? Какого народа?
– Ну ты не враг, а другие враги?
– И другие. Вы же с Сашкой поцапаетесь – разве вы враги друг другу?..
– Нет. Люблю я Сашку и Машку, хоть и деремся, – признался Гриша.
– Ну, а я о чем…
Гриша присел на корточки у порога.
– Я не о том, папаня, а помещики, капиталисты, угнетатели, с ними как? Враги они и есть враги!
– Вот чего, сын, не ведаю, не знаю и говорить не берусь. Неприятель он всегда неприятель. Возьми германца, не добили в тот раз, еще придется…
– Ну, а что, в нашей деревне так и не было угнетателей? – дотошничал Гриша. – В школе говорили – они везде были.
– У нас не было. Каждый жил своим хозяйством. Я уж тебе рассказывал, своим умом, своим трудом.
– Ни богатых, ни бедных, – вставил Гриша.
Анисим понял, что парню надо объяснить, как было именно у них в деревне.
– Богатых особо не было, но жили одни зажиточно, другие справно и бедных не было. На всю деревню в шестьдесят дворов был один, нет, вру, – одернул себя Анисим, – два двора, можно сказать, безлошадных. Ведь раньше Как жили: приступкой выше крыльцо, значит, и в квашне поболе замес. К кому уважение питали? Кто справно жил, умел хозяйство вести и хорошо Отечеству служил. А кто справно жил? Да тот, кто петуха будил, того и навеличивали, с тем первым и здоровались. А вот Пронька Кабанов – это один из бедняков. На вид поглядеть – мужик как мужик: красивый, но опустился – лень. На сенокос выйдет, в копну
