шоколад. Сам бы ел, да деньги надо…
Гриша держал мешок, Анисим аккуратно укладывал плитку, чтобы к спине ребром она не угадала.
– Хватит, папань, лед не выдержит… провалишься.
– Скала разбирается хорошо, жалко оставлять столько добра, – но свой пыл Анисим умерил. Положил Грише в мешок две небольшие плитки.
– Не понесу я столько, курам на смех, – заартачился Гриша.
– Пусть покудахтают… угодят во щи. Все, Григорий, завязывай…
– Ну, папань, – скособочившись, поднял одной рукой свой мешок Гриша. – Смотри.
– И смотреть нечего. Вдевай руки, – подставил Анисим лямки.
Гриша отвернулся.
– Ну вот. Как бы ты хотел, я вон сколько натузил, а отбавлять дорогой куда буду?..
– А зачем столько берешь, переложи мне.
– Затем и беру, пока свежий – попру, а там и до твоего мешка дойдет…
– Если так, – поставил с неохотой Гриша руки.
Так и получилось: не прошли и половину дороги, как у Анисима разъехался мешок. Чуть пятки не побило.
– Прелый, что ли? – подергал мешковину Анисим.
– Железный и то бы не сдюжил, – выбирая из снега плитки, упрекнул Гриша.
– Похоже, углом пропороло, – оправдывался Анисим. – Кажется, иголка была, – Анисим сдернул шапку, отвернул козырек. – Тут, – обрадованно сказал он, разматывая нитку. – Это мы сей момент базу наведем. – И стал сшивать прореху в мешке.
– Дай, папань, я, – видя, как иголка не слушается отца, попросил Гриша.
– Ну-ка, ну-ка, похвастай, – передал мешок Анисим.
Гриша засунул рукавицы за пазуху и принялся шить. Пальцы щипало от холода, шов стягивался. Гриша зашил прореху, откусил хвостик нитки и чуть не уронил иголку в снег.
– Шила милому кисет, вышла рукавица, – Анисим подставил мешок.
– Как договорились, – Гриша подставил свой. – Клади, клади, скажу, когда хватит. – Анисим бросил в мешок Грише плитку и задержал руку.
– Давай, давай, – поторопил Гриша, приподнял мешок. – Пожалуй, хорош!
– Мне и нести нечего, – сделал обиженное лицо Анисим.
Сложили трубу, и печь стала похожа на слоненка с покатой спиной и поднятым кверху хоботом.
Анисим еще оглаживал крутой ее бок, затирал трещинки, а Гриша исходил нетерпением: когда же они затопят ее.
Анисим отмял со штанов прилипшую глину, сполоснул в мутной воде руки и выставил котелок за дверь.
– Хорошо бы стружками прожечь, – как бы себе посоветовал Анисим.
Гриша кинулся собирать, натолкал полную печь.
– Поджигать?
– Можно бы и поджечь, только от топки бы отмести стружки, а то отскочит уголек…
Гриша выскочил за дверь, вернулся с метелкой из лапника, подмел зимовье. Торопливыми руками чиркнул спичку и поднес к стружкам, они и занялись огнем. Но наполнилась печь дымом, придушило огонь. Едкий густой дым повалил из печки через топку в зимовье. Анисим удушливо закашлял.
– Открой, Гриша, дверь.
Гриша выскочил, оставил дверь открытой и сразу смотреть на трубу. Над куцей трубой чуть заметно кудрявилась белая струйка то ли дыма, то ли пара.
– Печь сырая, да и труба узкая, не хватает тяги, – сказал из зимовья Анисим.
– Задохнуться можно, иди сюда, папань…
Анисим вышел, звонко высморкался, промокнул подолом рубахи глаза.
– Мы так с дедом Аверьяном дуплистый комель ставили вместо трубы…
– Не сгорит?..
– Зимой нет… Жалко, закоптит зимовье. – Не зная, что делать, смотрел Анисим, как из дверей валит дым. Он взял лопату, поддел гору снега и в дверь – дым побелел и скоро совсем опал.
– Ты побудь, Григорий, здесь, посмотри за печью, я скоро вернусь.
Анисим взял топор и побрел по снегу. Печь потухла. Грише было жалко стены, потолок, он подумал, что они потускнели. Нет, пока светятся, только дверь чуть копотью взялась. Гриша послюнил палец, попробовал потереть, размазал, осталось пятно. Послышался стук топора. «Чего это папаня?» – гадал Гриша.
Анисим обстучал одну сухостоину, другую, третью, сколько обошел, нет подходящей – звенят, как