полез под шлем. Гриша уверен: крепость врагу не взять… И только конница приблизилась и копья скрестились, как…
– Григорий, – Анисим подергал за ногу сына, – молоко остынет, малосольный ленок… давай к столу…
Гриша открыл глаза.
– Папань, у деда Аверьяна был шрам над бровью? – свесив с нар ноги, спросил Гриша.
Анисим занес над кружками котелок, но задержал руку.
– Привиделось, что ли?
– Такой, вывернутый красный рубец.
– Верно. – И задумался Анисим. Он не помнил, чтобы когда-то рассказывал. Про бороду говорил, а о шраме не сказывал. – Чего еще видел? – спросил Анисим и подумал: значит, есть связь, а иначе, как объяснить? Обличье передается, значит, память может вызывать и никогда невиденное…
– Он мне еще подмигнул, – рассказывал Гриша. – Узнал он меня. И дед Федор был, и ты, папань…
– Покойники к непогоде, а вот я… – задумался Анисим. – Напекем блинов да помянем родителей.
Анисим разлил молоко в кружки.
– Придвигайся.
Но о чем бы ни говорили, Гришин сон не шел из головы Анисима. Он вспомнил, как ему однажды прабабка, которую он никогда не видел, явилась во сне. Сон рассказал деду Аверьяну.
– Ну и как ты ее видел, Аниська?
– Как тебя. В платке домиком и с бородавкой над бровью.
– Она, – подтвердил дед Аверьян. – А потом?
– Мы с тобой были. Она взяла тебя за руку и увела в лес, меня оставила, мне стало жутко.
– Так, говоришь, меня увела, – переспросил дед Аверьян. – Стало быть, скоро отойду.
А вскоре и в самом деле дед Аверьян помер.
Анисим пил горячее молоко, и рука его заметно дрожала.
– Что-то знобит, – пожаловался Анисим.
– И у меня в голове шумит… – отложил Гриша сухарь.
– Рази камень угарный, – развернулся на скамейке Анисим и подержал руку над каменкой. – Просквозить, так негде вроде. – Анисим взял со стола котелок и вышел на улицу, а Гриша переметнулся на нары досматривать сон. Анисим вернулся, стряхнул у порога снег.
– Вовремя мы управились, Григорий, – повеселевшим голосом сказал Анисим. – Зима-то всерьез поселилась. Однако надо за лыжи приниматься…
– Надо, однако, – отозвался Гриша.
Котелок на каменке зашипел, пахнуло талой водой.
– Ты бы сбегал, сынок, посмотрел на заездок, пока не задавило снегом, – разделывая на посол рыбу, попросил Анисим.
Гриша спустился с нар и за шапку.
– Да ты как следует оденься, подпояшься. – Анисим встряхнул в приоткрытую дверь мешок и сунул его Грише. – Если что – крикнешь.
В мутной тиши стояли опухшие от снега деревья. Затаилась и речка. Гриша постоял, послушал и побежал к своему мосту. У запруды он его не увидел. Екнуло сердце: «Куда девался мост?» Посмотрел на лоток, лапник чернел под снегом. «Угу, сколько навалило!» – Гриша сгреб ногой снег, поднял ветки и сразу увидел рыбьи хвосты. Он выбирал из лотка ленков, хариусов, выкидывал их в снег и не чувствовал, как бывало раньше с удочкой, азарта. Как бы и не рыбалка вовсе. Рыба билась у его ног, коченела, изогнув хвосты Гриша подобрался к заездку, расчистил лед и припал к нему, высматривая дно, и увидел у самого входа в лоток крупного тайменя. «Ах ты!» – как током прошило волнение, и зашлось, подкатило горячее под самое горло. В азарте Гриша сорвал с головы шапку, но вспомнил, что ни крючка, ни лески при нем нет. Не шевельнув плавником, таймень словно тень сошел на глубину. Гриша еще посидел на льду, не стряхивая снега с головы, надел шапку, накрыл лапником лоток, сбросил в мешок рыбу и поволок к зимовью, слабо угадывая свой след.
– Папань, – с дороги крикнул Гриша, – крючок ковать надо! – Подошел и увидел, что отец снова что-то тесал. – Чего это строить взялся?
– Лестницу. Трубу закрывать. А тебя с уловом…
– Ты знаешь какая там рыбина?! – все еще не мог успокоиться Гриша.
– Знаю, – спокойно сказал Анисим. – А это чем не рыба, – кивнул он на мешок.
– Да-а… – обиженно протянул Гриша. – Вот там рыба.
– Ну-ка посчитай на нашем численнике, сколько мы тут ден, – стараясь отвлечь Гришу, попросил Анисим.
– Двенадцать, папань, – посчитав на стволе дерева зарубки, выкрикнул Гриша.
– Значит, две недели, а как один день… Летит время. Лыжи пора вострить.
– А лыж-то и нет. Белку не поймали.