руку.
– Не превращай нас в подобие этой ведьмы! – крикнула Агнес с берега. Зря это она.
– Я здесь царь! – прокричал в ответ Шолто. – Я правлю! Раньше я думал, что ты меня любишь. Но ты вырастила меня для трона, потому что хотела занять его сама. Царицей тебе стать не дано, но ты решила, что сможешь править через меня. Ты со своими подругами решила сделать меня своей куклой.
Шолто встал на ноги и заорал:
– Я никому куклой не буду! Я – царь слуа, Властитель Всего, Что Проходит Между, Повелитель Теней! Я долго был одинок среди собственного народа. Долго мечтал о тех, кто будет похож на меня. – Он звучно хлопнул себя по груди. – И вот вы говорите, что именно это в моих силах осуществить. Вы завидовали гладкой коже сидхе, их красоте, которая привлекала меня. Так получите то, чему завидовали!
Агнес завопила, но в темноте не разглядеть было, что творится на берегу. Крик был ужасен – крик потери, крик боли; что бы с ней ни происходило, наверное, это было больно.
Шолто тихо сказал: «Агнес». Вырвавшееся восклицание дало мне знать, что совсем не так уж он уверен в том, чего он хочет, не слишком понимает, что наделал.
А что он наделал?
Его дядья упали на траву, зарылись в нее лицами.
– Умоляем, царь Шолто, не превращай нас в сидхе! Не делай нас слабым подобием неблагих. Мы слуа, и этим надо гордиться. Неужели ты отнимешь у нас все, что мы хранили столетиями?
– Нет, – сказал Шолто уже без злости. Вопль с берега унес всю его злость. Он понял, насколько он сейчас опасен. – Я хочу, чтобы к слуа вернулась их сила. Хочу, чтобы с нами считались. Чтобы мы внушали ужас.
У меня невольно вырвалось:
– Не только ужас, наверное.
– Да. Хочу, чтобы мы были красивы и ужасны, – сказал он, и мир на миг словно задержал дыхание – как будто страна ждала от него именно этих слов. Тишина отозвалась у меня внутри словно удар громадного колокола. Звук мелодичный – но настолько огромный, настолько весомый, что само его звучание может тебя раздавить.
– Что ты делаешь! – воскликнул Дойл, и я не поняла, к кому он обращался.
Ответил ему Шолто:
– Что должен.
Он стоял нагой и бледный в сгущающейся тьме. Нарисованные щупальца светились, словно обведенные фосфором. Призрачно белела цветочная корона, и я подумала, что к ней слетелись бы пчелы, если б было светло. Пчелы по ночам не летают.
Вокруг стало светлей.
– О чем ты сейчас подумала? – спросил Дойл.
– Что будь здесь светло, на цветы слетелись бы пчелы.
– Нет, здесь будет ночь, – сказал Шолто, и мрак сгустился снова.
Я попыталась придумать что-то более подходящее. Кто может прилететь к цветам в темноте? И над цветами закружились ночные бабочки, небольшие, похожие на ту, что у меня на животе. Над островом вспыхнули светлые искорки, словно в воздух бросили горсть драгоценностей. Светлячки – причем так много, что от них вокруг даже посветлело.
– Это ты их призвала? – спросил Шолто.
– Да.
– Магия пришла к вам обоим, – сказал Ивар.
– Но она не слуа, – возразил Файф.
– Она сегодня царица, а он царь. Магия ее, как и его.
– Ты станешь сражаться со мной за сердце моего народа? – спросил Шолто.
– Попробую не сражаться, – тихо сказала я.
– Здесь правлю я, а не ты, Мередит.
– Я не претендую на твой трон, Шолто. Но себя мне не изменить.
– А кто ты?
– Я сидхе.
– Что ж, если ты сидхе, а не слуа, – беги.
– Что? – переспросила я, делая шаг к нему навстречу. Дойл меня не пустил, притянул к себе.
– Беги, – повторил Шолто.
– Почему?
– Я призываю дикую охоту, Мередит. Если ты не слуа, ты станешь добычей.
– Нет, Шолто! Прошу, позволь нам прежде вывести принцессу, – тоном мольбы сказал Дойл.
– Нечасто слышишь мольбу Мрака. Я польщен. Но если она может вызвать солнце и разогнать тьму, то мне придется объявить охоту. Она же станет добычей, и ты это знаешь.
Я застыла в потрясении. Неужели это тот самый мужчина, который – часа не прошло – отказался принести меня в жертву? Который смотрел на меня с нежностью и любовью? Чтобы так его переменить, магии и впрямь пришлось потрудиться.
Рис осторожно проговорил:
– На тебе цветочная корона, царь Шолто. Уверен ли ты, что дикая охота признает в тебе слуа?
– Я их царь.
– На вид ты достаточно сидхе, чтобы королева позвала тебя в свою постель, – отметил Рис.
Шолто провел рукой по гладкому животу – без раны и щупалец. Мгновение он колебался, потом тряхнул головой.
– Я призову сырую магию. Призову дикую охоту. Если они сочтут меня добычей, а не одним из своих, – так тому и быть.
Он улыбнулся, и даже в таком слабом свете улыбка не выглядела очень веселой. Шолто засмеялся, и ночь ответила эхом. Сонные птичьи голоса загомонили на дальнем берегу.
– Наш древний обычай, лорд Рис, – убивать царей, возвращая жизнь земле. Будь то смертью моей или жизнью, но если я могу вернуть силу моему народу – да будет так.
– Не надо, Шолто, – сказала я. – Не надо так говорить.
– Уже сказал, – ответил он.
Дойл потянул меня к воде.
– Его не остановишь, разве только убить, – сказал он мне. – Но от вас от обоих несет древнейшей магией, и я не знаю даже, можно ли его убить в эту ночь.
– Значит, пора делать ноги, – заключил Рис.
На берег наконец выбрался Аблойк. В руке он так и держал кубок – кажется, именно тяжесть кубка и помешала ему приплыть быстрее.
– Только не говорите, что надо плыть обратно, – сказал он. – Если магия творения коснулась Мередит, пусть она мост построит.
Раздумывать я не стала.
– Мне нужен мост к берегу.
И мост появился. Изящный белый мост. Запросто. Милости просим.
– Круто, – оценил Рис. – Идем.
Зазвенел голос Шолто:
– Я призываю дикую охоту: во имя Керна и Охотника, во имя рога и гончей, во имя ветра и бури и зимней вьюги, явитесь!
Тьма у свода пещеры разошлась, словно прорезанная ножом, и в отверстие посыпались тени.
Дойл развернул меня в другую сторону:
– Не оглядывайся!
И побежал, волоча меня за собой. Побежали все. Только Шолто с дядьями остался на острове, глядя, как рвется ночь и в прореху на ее теле сыплются кошмары.
Глава 17
До берега мы добрались, но я наколола ногу о закопанный в земле скелет. Дойл на бегу
