– А я и не собираюсь, – сказал второй. – А ты, собрат, где возвеличиваешь Технецию? Какой смысл реализуешь?
– Зонт Страны.
– Ну, тогда понятно. До вас новости доходят через фильтр тонкой очистки.
– Что нам надо, до нас доходит.
– Может, это вам и впрямь не нужно, – сказал первый. – Только вот нам – там, где я сейчас – по программе надо давно уже работать на вывоз. Подавлять людей и замыслом, и качеством. А не выходит. Ну просто никак не получается.
– Плохо работаете. Если бы мы так же халтурили, как вы, то те, не хочу называть, своего добились бы, и что сейчас здесь творилось бы – никто не знает.
– Работаем, как можем. Дело технета – выполнять. Технет должен, это в науке сказано, находиться в состоянии равновесия с окружающим миром, тогда он проявляет себя с наибольшей полнотой. Значит, что- то с равновесием не так. Но мы себя не жалеем. Мы честные собратья. Делаем, что способны. И выходит плохо. У людей лучше.
– И все равно…
– Да обожди. И вот нам дано локальное Провозглашение: смотреть на людей внимательно. Почему у них лучше. В чем секрет. Говорят даже, что мы со своими людьми поторопились. Не надо было их так сразу выводить из дела. Надо было присмотреться, а пока то да се – объявить двухрасовое государство. А то ведь наши собратья тогда просто не успели. Поторопились. Раньше, пока мы работали под ними, присматриваться было незачем: они давали команды, собратья исполняли. А потом мы сразу вывели их в Круг. И ничего не успели перенять. Мы ведь так их ненавидели, хотя и вслух не говорили, что казалось – ничего от них нам не нужно, они – одно, мы – совсем другое… Мы не люди, мы – технеты, и все у нас должно быть иначе.
– Оно и есть иначе, – сказал третий.
– Только не так, как думали. И вот теперь говорят, что, может быть, надо людей из Круга, какую-то часть, вернуть в дело. И посмотреть, почему у них так получается.
– Без толку, – сказал второй. – Это ведь не те люди. Это наши люди, а они ничем не лучше нас. Только одно название, что люди. А тех, что умеют, ты к нам и на буксире не затащишь. А эти, наши, – ты зря говоришь, собрат, что мы их к делу не подпускаем. Вот там, где Конвой восточный базируется – там технетов почти и нет, только охрана. А остальные – люди. И работают, им там условия созданы. Правда, их из той зоны не выпускают, это верно, но остальное там – будь-будь. А большого толку все равно не видно. Это только говорят, что в Круге – одно лишь сырье. Нет, там и другие есть – те, что еще на что-то годятся толковое.
– Вредный ты собрат, – сказал третий убежденно. – Далеко зашло у тебя с разладом. Не знаю уж, какой ремонт тебе поможет. Я бы тебя, откровенно говоря, сразу пустил на протоплазму.
– Да ну, – сказал первый, – это пустяк. Сделают ему усиленную превенцию, и будет нормальный собрат, а это все у него исчезнет. Он ведь говорун, а не деловик. Ты ведь говорун?
– Ну да, – сказал второй. – Потому и здесь. А был бы деловик – то меня сразу пустили бы на разборку. Вернули бы в люди, а оттуда опять взяли в сырье.
– Это, конечно, верно, – согласился третий. – Но все равно ты – вредный. Ты лучше рот открывай пореже, пока тебе не сделали превенцию. А то у меня, знаешь ли, тормоза слабые.
– Знаю, ты уже говорил, – сказал второй. – Ладно, не буду. Я ведь только одно хотел сказать: что дан теперь такой поворот – смотреть на людей. Потому что надо что-то делать. Времена меняются. Вот и в Ост- конвое, где я был, дела пошли хуже. С той стороны жмут. Надо как-то по-новому. А наши не умеют. Говорят, будут менять начальство – тех, кто все организует. Только кем его заменишь? Все мы одинаковы. Вообще мы, технеты, чувствительны к переменам. Воспринимаем их неуклонно. Вот дали команду присматриваться к людям – и мы присматриваемся. И, конечно, сперва усваиваем то, что легче. Разные привычки. Обороты речи. На экранах стали больше показывать разных людей. Не наших, понятно, а тех – со всего мира. У людей много забавного. А главное – многое непривычно для нас, вот мы и перенимаем. Технет быстро схватывает. Технет существо способное. Мы можем все делать лучше людей. Если бы равновесие. Но чего- то для равновесия не хватает. Чего – я не знаю. Наверное, никто из нас не знает. Но людям сейчас уделено внимание.
– Оно и чувствуется: недаром они зашевелились, – проворчал третий голос.
– Так что ты зря обиделся, собрат, когда я сказал «до смерти». Я мог бы, конечно, сказать «выбил на списание», а не «убил до смерти». Но сейчас это считается малым нарушением. И даже не карается.
– И все равно, – упрямо сказал третий. – Ты, собрат, думай про себя, как хочешь. Но при мне не говори. Мы, в Зонте Страны, этого не любим. Нас так уж запрограммировали, что мы этого не любим.
Милову уже надоело лежать без движения, хотя разговор вокруг него шел интересный. Он снова открыл глаза, на этот раз медленно, чтобы не ударило светом, и попытался приподняться на локтях.
– Где это я? – проговорил он медленно, запинаясь, словно способность воспринимать и оценивать окружающий мир только что возвратилась к нему. – Вроде бы только что выходил на улицу…
– Верно, не в ту сторону повернул, – сказал третьим голосом один из находившихся тут технетов: крупный, вроде пресловутого Кузы, с тяжелыми чертами лица – или, по-здешнему, верхней панели, на которой поблескивали маленькие, острые глазки. Одет он был – как и остальные, впрочем – в длинную, до щиколоток, серую просторную рубаху; был босоног, длинные, в рыжеватых волосках руки далеко торчали из куцых рукавов. – Не туда, собрат, не туда! – и он громко захохотал, открыв длинные желтые зубы и темно- красные десны.
– Ты, собрат, попал в ремонт, – доброжелательно проговорил голосом первого из собеседников другой технет, фигурой помельче, с большей, как принято говорить у технетов, степенью износа; люди сказали бы – годами постарше, но тут человеческие представления о возрасте вряд ли были применимы. На голове его почти уже не оставалось волос и, кажется, был недочет и зубов. – В первый раз, что ли, ремонтируешься?
– Откуда же мне знать? – ответил Милов так, как и надо было.
– Ну да, верно, – сказал первый. – Значит, технет. А я, признаюсь, подумал было, что ты – да не человек ли. Пока ты лежал вырубленным, панель у тебя очень уж выразительно дрыгалась.
