чувствовал: в его жизни что-то непоправимо рушится. И снова остро ощутил вновь надвигающееся одиночество.
Хорошо бы разрубить этот узел одним ударом. Но как это сделать? Уехать куда-нибудь, все поменять в жизни? Немного отдает ребячеством… Нет! Бросать институт глупо: учеба заканчивается, осталось совсем немного. И есть у него две-три идеи насчет разведки полезных ископаемых, профессор признал их заслуживающими внимания.
Троллейбус, в котором они ехали, медленно вползал на Крымский мост. Монументальный вход в Центральный парк культуры и отдыха остался по левую руку.
Вероника смотрела на Москву-реку, но мысли ее витали где-то далеко.
С билетами действительно оказалось трудно – начались школьные каникулы, и все поезда были забиты.
Талызин безрезультатно простоял полтора часа в воинскую кассу, затем отвел в сторонку задерганного начальника вокзала и несколько минут о чем-то с ним толковал.
Вероника, присев на краешек освободившейся скамьи, безучастно наблюдала за его действиями. Наконец Талызин подошел к ней.
– Понимаешь, какая штука, – растерянно пробормотал он. – Билет можно взять только на сегодня. На кассу предварительной продажи надежды нет.
– На сегодня? – оживилась Вероника. – Это еще лучше! Тогда я смотаюсь домой за вещами.
– Не успеешь, – покачал головой Талызин. – До отхода поезда, – он глянул на часы, – тридцать пять минут.
– Собственно, мне и не надо ничего, – решила Вероника. – Поеду так.
– Места – только в общем вагоне.
– Боже мой, да какое это имеет значение?! – воскликнула Вероника. – Я готова пешком идти в Новосибирск, по шпалам…
– Ладно, беру билет.
Иван отошел и, вернувшись через короткое время, вручил Веронике твердый картонный прямоугольник.
– Только не потеряй, – сказал он. – Ты в таком состоянии…
– Я совершенно спокойна, – возразила Вероника, но лихорадочно блестевшие глаза выдавали ее волнение.
– Пойдем буфет поищем, кофе попьем, – предложил Талызин, посмотрев на вокзальные часы.
– Пойдем, – безучастно согласилась она.
Они пили кофе из бумажных стаканчиков, стоя у захламленного столика.
– Послушай, может, я с тобой поеду? – неожиданно предложил Иван. – Ты совсем какая-то отключенная…
– Нет-нет, что ты, это невозможно! А со мной все в порядке, – заверила Вероника.
– Хорошо, только возьми себя в руки.
– А ты заскочи к маме… – Вероника запнулась. – Скажи, как сложилось. Ладно? И сообщи на работу.
– Само собой, – кивнул Иван.
На какой-то миг все это показалось ему нереальным: и куда-то спешащие толпы пассажиров с узлами, чемоданами и детишками, и длинная молчаливая очередь в буфет, и сизые клубы табачного дыма, плавающие между столиками…
– Не грусти, Ваня. – Вероника пригнулась к Талызину, чтобы перекрыть вокзальный гул. – Кто же виноват, что так сложилось? – Она положила ладонь на его руку. – Так даже лучше…
– Пойдем на перрон.
Они нашли ее вагон и стали в длинную очередь, ждущую начала посадки.
Талызин вытряхнул из бумажника все деньги, что были у него при себе, и отдал Веронике.
– Возьми хоть на обратную дорогу, – сунула она ему в карман смятую купюру. Сзади успел вырасти немалый хвост. Билетов в общий вагон было продано явно больше, чем он мог вместить.
– Если нужна какая-то помощь… – начал Талызин. – В общем, если что, дашь мне телеграмму, помогу.
– Я знаю, – просто сказала Вероника.
Когда им удалось протиснуться в вагон, свободных мест уже не было.
Какой-то инвалид с костылями подвинулся, освободив для Вероники местечко. Он был навеселе и то и дело отгадывал залихватский чуб, закрывающий глаза. Инвалид хотел что-то сказать, но посмотрел на ее лицо и промолчал.
Последние минуты тянулись особенно медленно.
– Ой, чуть с собой не увезла… – Вероника открыла сумочку, достала продуктовые и хлебные карточки и протянула их Талызину.
– Вишь, забывчивая у тебя жинка, гражданин-товарищ, – подмигнул инвалид Талызину.
