плане. Потрясения, которые привели партийное устройство в тяжелое положение, были устранены, нарушенный контакт между руководством и соратниками заново восстановлен благодаря радикальной и агрессивной еженедельной газете и пропагандистскими возможностями, которые совершенно отсутствовали у нас в течение первых летних месяцев. У нас была еще масса забот, прежде всего, в финансовом отношении. Но время от времени и тут полоса света также показывалась между темных туч, нависших над нами. И нам совсем ничего не требовалось, наконец, кроме порой маленькой надежды, за которую мы могли бы зацепиться.
Судьба была злой к нам, и у нас часто были причины отчаиваться и молча отказываться от борьбы и от цели. Новый курс движения в столице Империи был прерван официальными мероприятиями как раз в его самом преисполненном надежды начале, и казалось почти невозможным продолжать его дальше только в скрытой или подпольной форме.
Тогда спасительным оказалось вмешательство «Атаки». С этой газетой партия консолидировалась снова. На ее страницах у нас была возможность дальше продолжать пропагандировать национал- социалистические идеи в имперской столице.
Молодое предприятие было создано нами, так сказать, прямо из воздуха. При этом вновь проявилось со всей ясностью, что там, где опекают мужество и уверенность в себе, а также хорошая порция дерзости, даже самые отчаянные предприятия могут увенчаться успехом. Все зависит лишь от того, чтобы его носители верили в свое дело и не позволяли первым тяжелым ударам сбить себя с однажды выбранного правильного курса.
Один великий современник однажды так сказал о себе самом:
«Три вещи привели меня на вершину жизни: немного интеллекта, много мужества и высокомерное презрение к деньгам».
Мы действовали в соответствии с этими словами. Нельзя было отказать в некотором интеллекте руководству национал-социалистического движения в Берлине. Большое мужество доказала SA в тяжелой борьбе, которая месяцами каждый вечер велась за пролетарские кварталы. И высокомерное презрение к деньгам казалось нам хотя бы потому уместным, когда деньги у нас отсутствовали совершенно и повсюду, и мы могли не принимать близко к сердцу их нехватку только с именно этим высокомерным презрением.
«Дер Ангриф» уже в течение первых месяцев после его основания долен был пройти через тяжелый кадровый кризис. Сотрудники, которые в начале полные воодушевления взялись за наш газетный проект, гнусно бросили его на произвол судьбы, когда он оказался опасным и безнадежным, и столкнули этим наше молодое предприятие в тяжелые и почти непреодолимые трудности. Мы временно совершенно лишились способных сотрудников и должны были пробиваться посредством того, что каждый из политических руководителей обязывался самостоятельно писать часть статей для газеты. Самая большая доля нашего времени на неделе была заполнена этой журналистской работой. Под самыми различными псевдонимами мы публиковали наши боевые статьи. Все же у газеты, несмотря на вечно неизменных сотрудников, даже в этом оформлении было разнообразное лицо, и читательская аудитория едва ли замечала, сколько забот и труда стоил нам каждый отдельный номер.
Однако мы чувствовали радостное удовлетворение, что «Атака» пользовалась постоянно растущим значением и вниманием в берлинской журналистике. Она прошла другой ход развития, чем большие капиталистические газетные предприятия. У нас не было кредиторов, которые предоставляли бы в наше распоряжение необходимые для основания печатного органа суммы. Тогда легко принять на работу редакцию и персонал издательства, и такое предприятие едва ли может не удаться. Но роковым при этом является то, что каждая газета, финансируемая большими кредиторами, также вынуждена беспрекословно представлять политическое мнение своих спонсоров. Потому ни один новый голос не появляется на совместном выступлении общественного мнения. Серьезный финансист покупает себе собственную газету только для того, чтобы смочь влиять на общественное мнение в своих интересах.
У нас была полная противоположность. То, что мы говорили, было именно нашим мнением, и так как мы не зависели от кредиторов, мы могли выражать это мнение вполне открыто. Тогда мы были уже в совсем Берлине, вероятно, единственной газетой, которую писали на основе идей, и политическая позиция которой не находилась под влиянием тайных источников денежных поступлений. Сам читатель чувствует это яснее и отчетливее всего. Даже если бы еврейские органы появлялись в миллионных тиражах и имели самую широкую читательскую публику, все же, они сами не владели большей частью внутренней связью с их собственными абонентами. Такую газету не любят. Читатель воспринимает ее только как необходимое зло. Он использует ее для своей ежедневной ориентации. Но, все же, в глубине души он убежден в том, что она обманывает его, даже если он не может установить это в деталях.
Слепая вера в напечатанное слово, которая в Германии так часто и таким роковым образом воздействовала на общественную жизнь, постепенно исчезает. Сегодня читающая публика как никогда требует от своей газеты убеждения и откровенности мнения.
Массы с 1918 года в растущей мере стали лучше слышать и лучше видеть. В биржевом бунте, который закончил войну, международной желтой прессе как зачинательнице биржевого капитализма удался ее последний большой переворот. С тех пор ее и его дела, сначала постепенно, а потом в неистовой катастрофе покатились под гору. Сегодня либерально демократическое мировоззрение давно преодолено в духовном плане. Она держится только лишь с помощью регламентных, парламентских трюков.
Для масс это означает, прежде всего, огромное разочарование. Мы предвидели это разочарование и уже заблаговременно построили против него дамбу. Современными средствами и абсолютно новым и увлекающим стилем мы сразу попытались влиять на общественное мнение. Конечно, в начале это было примитивно и дилетантски. Но покажите нам мастера, который упал с неба. Также и нам пришлось внести свою плату за обучение, но зато мы кое-чему научились; и если сегодня национал-социалистическую прессу можно подавлять только лишь официальными запретами, то это классическое доказательство того, что наша журналистика справляется с требованиями времени, и что мнению, которое там представлено, можно противопоставлять не умственные, а только лишь насильственные аргументы.
У нас были только маленькие и по численности незначительные представительства в парламентах Рейхстага и ландтага. Все же запрещенное движение за ними владело возможностью убежища. Бюро области было превращено в бюро депутатов. В помещениях, в которых работало прежде партийное чиновничество, теперь разместились неприкосновенные депутаты. Нелегко было перестраивать весь ход дела на эту новую систему. Но в течение месяцев мы научились и этому. Постепенно вся партийная организация перестроилась на так сказать нелегальное положение. Мы изобрели новый, почти неконтролируемый рабочий процесс для нашего бюро, самые важные дела размещались вразброс во всем городе у надежных членов партии, картотека велась только для старой партийной гвардии. Однако она была готова для всех крайних случаев и для дела. Она была выше всяческих подозрений в нерешительности. Можно было строить дома на этом.
Мы очень скоро ясно поняли, что запрет не будет отменен в недалеком будущем. Поэтому мы принялись за реорганизацию всей партию на состояние запрета. Из бывших секций произошли дикие или безвредные союзы. Они часто подвергались повторным официальным запретам. Но из распущенного кегельного клуба появлялся новый союз игры в скат, и запрещенная секция пловцов на несколько дней позже превращалась в сберегательную организацию или футбольный клуб. За этим всегда стоял национал- социализм. Базы партии вопреки запрету функционировали совершенно исправно.
Полицай-президиум чувствовал себя по отношению к нам в неправомочности и остерегался поэтому бороться с нами с помощью тяжелых наказаний, для применения которых против нас также не было никакой законной возможности. Из обломков разбитой организации постепенно расцветала новая жизнь.
SA не дрогнула ни на мгновение. Она была невелика по численности, но твердо дисциплинирована и сплочена в надежных кадрах. Немногие еще не закаленные элементы, которые в течение первых боевых месяцев присоединились к нам, постепенно отошли. Ядро всей формации сохранялось нерушимым. Тогда еще почти каждого партийца и штурмовика знали лично. Решительные на борьбу лица, которые неделю за неделей и иногда каждый вечер мелькали перед глазами на больших мероприятиях партийной пропаганды, неизгладимо врезались в память. Вся партия была чем-то вроде большой семьи, и в ней тоже царило это чувство сплоченности. Тогда у партийной гвардии было ее великое время, и ей нужно быть благодарным,
